Ядовитая кровь

— Я не мог бежать, понимаете? Не мог. Да и бегун из меня не ахти... А он схватил меня за горло — глупо, нелепо, как в кино, будто и вправду мог меня задушить... сломать горло... А у меня в руке был нож. Для джинна, но и человеческая плоть ему легко поддалась. Очень легко. Удар снизу, не целясь, руки ослабли... Я чувствовал, как он оседает, как лезвие режет его тело... Я выдернул нож, чтобы... чтобы не получалось, будто я его потрошу... как рыбу... Выдернул... Он упал на спину, раскинув руки... Брызги воды, грязи... И ко мне бросился мальчишка. Десять лет. Не больше... Он кричал... Не слова, просто кричал от ужаса... И бежал ко мне... Все громче кричал и громче, мне начало казаться, что сейчас все рухнет... Все вокруг. И я... Я ударил ножом снова... не мальчика, нет... я не видел его, я только слышал крик и хотел этот крик остановить... И остановил. А потом... Потом остановил еще один крик. И побежал. Тишина напугала меня еще сильнее. — Голос Каменецкого умирал. Уходили живые нотки, оставались тени интонаций, призраки слов. -Потом крики вернулись. Я слышу их и сейчас. Сейчас... До вас не донеслись отзвуки этих криков из-под моего черепа? Мне кажется, должны. Должны... Они невыносимы... Я не могу от них избавиться... Разве что выстрелить себе в голову... Все было так понятно. Предельно понятно. Есть мы, люди, и они — нелюди. Если убрать нелюдей, останутся люди. Если открыть людям глаза, то люди поймут мою правоту и станут вместе со мной чистить мой город... А что делать с полукровками? Кто они — люди или нет? Они... Они не виноваты. Не виноваты? А тот маленький Часовщик, которого я убил утром на улице Иванова, он виноват? В чем? А муж той джинна, он виноват? Он жертва, я знаю, но разве он согласился бы со мной, прозрев? Убил бы свою жену и своих детей? А если бы я убил не ее, а его вначале, джинна не бросилась бы на меня так же, как он? Нет? Бросилась бы? Вы можете мне ответить? А вы — вы, кого выбрали бы вы из своих друзей, человека или?.. Как они кричат! Как они кричат... — Каменецкий теперь говорил тихо, настолько тихо, что Влад едва различал его голос, а слова скорее угадывал сквозь шум ветра и частый стук дождевых капель. — Вы можете приехать?

Вопрос застал Влада врасплох.

— Да, — ответил он, замешкавшись самую малость. — Куда? Приехать одному?

— Полагаю, лучше всей вашей командой, — сказал Каменецкий.

— Хорошо, — сказал Влад. — Где и когда?

— Парк Горького вас устроит? — спросил Каменецкий. — Возле подвесной дороги, у места посадки в кабинки. Вас же не пугает дождь?

— Не пугает, — сказал Влад.

— Вот и отлично. Отлично. Если сочтете нужным, пришлите вместо себя Серого. Если вам это поможет. Или еще кого-нибудь. Хорошо?

— Я приду, — сказал Влад. — Через полчаса.

* * *

Через полчаса он подошел к бетонной платформе в парке. Дождь, не переставая, стучал по металлу кабинок, скрипел канат.

Было темно, Влад нащупал левой рукой в кармане фонарик, но включать не стал.

— Вы пришли, — тень отделилась от билетного киоска, приблизилась. — Руки подавать не буду.

— Хорошо, — сказал Влад.

— Вы все-таки пришли, — Каменецкий подошел почти вплотную, осветил свое лицо. — Это я, не сомневайтесь.

Перевел луч фонаря на лицо Влада.

— А это вы...

— Вы хотели меня видеть, — сказал Влад.

— Хотел. Увидел. Теперь хотел бы получить от вас совет... Что мне делать?

— Не знаю, — честно ответил Влад.

— Что бы вы... Хотя да, вы бы не попали в такую ситуацию... Как вам удалось? Что удержало?

— Это слишком долгий рассказ, — ответил Влад. — Поверьте, вам он не покажется ни забавным, ни поучительным.

— Поверю, — сказал Каменецкий и что-то пробормотал.

— Вы что-то сказали?

— Сказал, что ожидал от вас действий. — Наверное, художник усмехнулся, если судить по голосу. — Вам трудно было сразу выстрелить мне в голову? Трудно?!

Пистолет вдруг уперся в лоб Влада.

— Вот так сделать! Вот так! И нажать на спуск! Трудно?

Скрип троса, стук капель, протяжный свист ветра.

— Трудно... — протянул Каменецкий. — Я — не смог.

Он отвернулся и отошел на пару шагов. Остановился.

— Что я должен сделать, чтобы вы меня убили? Отпустили душу. Что?

— Вы хотите умереть?

— Я хочу остановить это, пока все не зашло слишком далеко... Не просто далеко, а слишком далеко... Я рыдал, вспоминая убитых людей... человека и его детей... а сейчас... сейчас немного успокоился. Могу думать об этом без приступа тошноты. Меня ведь чуть не стошнило там, возле средней школы номер пять, над мальчиком-Часовщиком. Но я сдержался. И самку маах'керу в метро я убил уже совершенно спокойно. И сейчас я успокаиваюсь. Я чувствую, как в сердце мое и в мой мозг проникает умиротворение — мне всегда было легко договориться с собой... Мне еще плохо... очень плохо, но уже копошится подленькая мысль... копошится, шепчет еле слышным голоском, что я не виноват, что я не могу отвечать за тысячелетние ошибки и унижения, что виноват не только я — видите, для начала, не только я, — потом окажется, что я совсем не виноват. Зачем он бросился на меня? Зачем он вообще женился на ней? Вы молчите? Вам неприятно меня слушать?