Ядовитая кровь

Влад хотел опустить рукав сорочки, но Задуйсвичка схватил его за локоть:

— Не дергайся, дурень. Муха сядет — руки лишишься. Кому ты однорукий нужен будешь? — Задуйсвичка зубами вытащил пробку из пороховницы, присыпал рубец порохом. — Девкам скажешь, что в бою шрам получил, от татар. Любить больше будут.

— Любить будут, если он гостинцев привезет из Крыма, а за рубцы да шрамы — мать пожалеет да жена отругает, — философски заметил Рубайголова. — Вот когда он следующий раз надумает наказ атамана нарушить, вот тогда на рубец глянет, вспомнит.

— Жалеешь ты его, — повторил с неодобрением Чугайстр. — В походе жалеть нельзя, ты козака пожалеешь, татарин не пожалеет...

Старый козак еще что-то сказать хотел, поучить молодого, только кони вдруг всхрапнули, дернули уздечки, сбиваясь в кучу.

— Тю на тебя, дурень! — прикрикнул Чугайстр, взмахивая канчуком. — Ну, не бисов сын? Сколько сказано ему было — скидай личину подальше, не ходи к коням в зверином облике...

Здоровенный волк длинным прыжком вылетел на верхушку холма, замер, запрокинув голову, и коротко взвыл.

Конь под Владом рванулся в сторону, и Влад с трудом удержал его на месте, вцепившись в поводья.

Волк мотнул головой, словно приглашая за собой, и медленной рысью двинулся на восток, оглядываясь время от времени на всадников.

Так они проехали может с час, может чуть поболе. Кони, настороженно нюхавшие пахнувший зверем воздух, вдруг приободрились, ускорили шаг. Владу показалось, что потянуло прохладой, еле заметно. Сам бы он на такое и внимания раньше не обратил, но кони тоже чуяли воду.

Волк перевалил через очередной холм и спустился в балку, стенки которой у самого дна поросли зеленой травой.

Всадники остановились перед балкой.

— Чугайстр, — приказал Черепень тоном, не терпящим возражений, — ты с Приблудой будешь сторожить.

— Я? С молокососом? — Чугайстр вскинулся, будто кто плюнул ему в лицо. — Самого молодого нашел?

Канчук свистнул в воздухе и сбил с Чугайстра шапку.

— Что ты говорил про приказы атамана в походе? — ласковым голосом поинтересовался Черепень, похлопывая канчуком по голенищу. — Что бы с тобой Кривой сделал, если б ты с ним спорить стал?

На краю балки остались только Чугайстр с Черепнем да Влад. Его, оказывается, звали Приблудой. Влад не удивился, просто отметил это про себя.

— В Сечь вернемся... — пробормотал Чугайстр, сходя с коня.

— Если вернемся, — спокойно сказал Черепень, забирая повод Чугайстрова коня. — Ты не забыл, что мы только с Сечи едем? Дела мы еще и не начинали вовсе.

— Вернемся — поговорим иначе, — пообещал Чугайстр.

— Поговорим, отчего ж не поговорить, — Черепень еле заметно улыбнулся. — На хутор ко мне приедешь — потолкуем.

Атаман обернулся к Владу:

— А ты чего в седле? А-ну, живо!

Влад спрыгнул с коня, под ногами захрустела выгоревшая трава.

Черепень съехал в балку, уведя с собой коней.

— Тьфу ты, — сплюнул Чугайстр. — Все из-за тебя, Приблуда! Ну чего ты ко мне прицепился? Козаки сейчас водичку свежую пьют, а я тут...

Чугайстр поднялся на холм, сел на землю, по-турецки скрестив ноги, достал из-за пояса пистоль, пороховницу и стал менять порох на полке, бормоча что-то в длинные вислые усы.

Влад сел в стороне от него, не слишком далеко, но и не вплотную, чтобы не вызвать очередного приступа воркотни. Чугайстр славился вздорным характером и умением цепляться к любой мелочи в словах или поступках людей, которых он недолюбливал. А таких, чтобы Чугайстр любил, на свете было мало. Даже себя самого старый козак держал в черном теле и рваной одежке.

Как в думе про козака Голоту, что пел слепой лирник прошлой зимой на Сечи. Вот свое оружие Чугайстр холил и лелеял, чистил при каждом удобном случае, перезаряжал пистолеты, подправлял лезвие сабли и кривого кинжала, украшенного яркими камнями большой цены, как говаривали знающие люди.

Даже в самые тяжелые для себя дни Чугайстр не соглашался продать свое изукрашенное оружие, даже камешка не вытащил, чтобы купить себе жупан или свитку. Зимой у него тулупа не было, сидел Чугайстр до самой зимы в коше с другими бессемейными козаками, трубку курил, песни пел, и вспоминал старые годы, походы и друзей, равных которым в нынешние куцые годы и нет больше.

У Влада — он все не мог привыкнуть к тому, что должен называться Приблудой — пистолета не было. А сабля была выкована кузнецом на Сечи из старого железа, рукоять была деревянная, обтянутая кожей, ножны простые, без украшений и узоров.

Козак в походах богатеет, а у Влада-Приблуды этот поход первый. Да и не поход, а так, вылазка. Поход — это десятки «чаек», сотни всадников, горящие татарские села и города, горы захваченного добра, визжащие пленницы... или сотни чубатых голов на кольях вдоль Перекопа, десятки тел с содранной кожей на рынках Кафы и Бахчисарая, если не повезет козакам.

Влад вытащил из ножен свою саблю, осмотрел лезвие. Чистое, ровное, без зазубрин. Да и откуда зазубрины, если еще ни в одном бою не побывал Приблуда. И саблю ему справили только перед самым походом.