Йага. Колдовская невеста

– Колотит он меня что ни день! Единый раз Лихо попутало, оступилась, а теперь он мне этого никогда не забудет! В могилу сведет! По твоей вине!

– Ну нет!

Будь при северянине две здоровых ноги, он бы развернулся да и ушел. Но нынче здоровая нога при нем была одна, скакать на ней прочь – только позориться, а в костыль вцепилась ладушка.

– И думать не моги! Меня слезами не проймешь!

Сказал, а сам понял: проймет, еще как проймет! Потому что теперь каждую беду Рьян примерял на свою лесовку и понимал, что, подними кто на нее руку, он бы ту руку ему мигом и оторвал. А что, если эта дородная тетка кому-то так же мила, как ему Йага? Подумал – и ужаснулся! Неужто Йага ему и правда мила? Неужто он хвостом за нею ходит и следит, чтобы Раду не улыбалась, не просто так? А что, если он сам ей не мил?

Любушка же продолжала рыдать:

– Жизни не даст! Колотит! Убьет, как есть убьет!

– Не реви! Не реви, сказал! – Рьян стиснул зубы. – Веди. Поговорю с твоим мужем.

«Знать бы еще, что ему сказать», – мысленно добавил он.

Слезы на румяных щеках мигом высохли, ладушка взяла защитника под локоть и потащила. А жили они с мужем недурно. Дом был ухоженный и чистый, по двору бегала едва ощенившаяся сука, возле крыльца играло шестеро писклявых комочков. Хозяин бережно брал их по очереди, проверял уши и лапы и клал обратно. Сука следила за ним, но не мешала. Зато Рьяна встретила грозным рыком.

– Иди ты!

Любушка топнула на собаку, но та и не подумала отступить. Напротив, лязгнула зубами: не подходи! Зато, когда хозяин поднял голову и окликнул, радостно завиляла хвостом.

– Добронравушка, любонька, ты с кем это? – Но почти сразу мужик узнал Рьяна и заревел: – Ты!

Почуяв беспокойство, псица тоже залаяла, только не на северянина, а на хозяйку.

– Я с миром пришел! Не пори горячку, друг, – начал Рьян, но докончить не успел.

Мужик набычился и кинулся на него, Добронрава едва в сторонку отойти успела. Тело среагировало быстрее рассудка. Рьян заслонился палкой и ею же подправил направление, в котором двигался рогоносец. Окажись забор менее добротным, хозяин снес бы его на раз.

– Я не драться пришел! Поговорить надобно!

– Мало я с тобой поговорил? Еще хочешь?! Да я тебя…

Но одноногий северянин играючи ушел от удара. Мужик был ровно пенек: приземистый, крепкий, но неповоротливый. Даже растеряв всю ловкость до капли, Рьян уложил бы его. И надо признать, соблазн был. Соскучившееся по хорошему поединку тело так и просило размяться, проклятье заклубилось в глотке.

– Поговорить надобно! – с усилием повторил Рьян.

Тут влезла Добронрава. И нрав ее оказался не так добр, как стоило бы ожидать от имени.

– Да что тут говорить?! Бей! По харе ему!

Рьян опешил:

– Тетка, ты никак сдурела?

– А что, меня колотить можно, а его нельзя? Дай-ка ему по роже!

Мужик так и сел, не довершив замаха.

– Добронравушка, ты что же?! Когда это я тебя бил?

– А вчера! – Она и не задумалась. – Мало не до смерти забил и обещал вовсе со свету сжить! Как есть обещал, клянусь! Бей его, рыжий, бей!

Как ни был вспыльчив муж любушки, а тут его ровно ледяной водой окатили. Он ощупал утоптанную землю вокруг себя, точно она собиралась убежать. Растерянная сука подбежала к нему и лизнула в щеку, успокаивая.

Нутро кричало Рьяну, что, если он хочет проучить врага, то для нападения лучше времени и не придумать. Раньше он бы поддался зову, а проклятье подлило бы в пламя ярости масла. Но нынче отчего-то медлил.

– Слышь… как там тебя? Любушка. А не за нос ли ты меня водишь? И меня, и мужа своего?

Добронрава взвизгнула, перепугав щенят. Половина из них забилась под крыльцо, половина, напротив, принялась лаять. Зарычала и псица.

– Инвар! Ну что ты сидишь?! Этот рыжий меня на конюшне совратил! Твою любушку лапал! Неужто стерпишь?!

Инвар горячился быстро. Слов жены хватило, чтобы глаза его налились кровью. Он с места рванул к нахалу, посмевшему покуситься на возлюбленную, обнял его колени и завалил.

– Ну что ты разлегся, северянин! Он же тебя убьет! Он тебя или ты его!

Здоровенный кулак и впрямь мог бы превратить лицо в месиво, но Рьян успел отвести его, и удар пришелся в землю.

– Мужик, успокойся! Охолони! Дай слово молвить!

Однако Инвар уже не способен был к разговорам. Ненависть потопила его разум, и проклятому то было знакомо. Он и сам не раз поддавался такой же слепой злости, тонул в ней и позволял принимать решения за себя. И не только… не столько проклятье являлось тому виной. Он всегда прежде лез в драку, а опосля уже рассуждал. Он ударил противника здоровой ногой в пах. Больная отозвалась резкой болью, но проверять ее было недосуг. Боднул в подбородок, уложил на лопатки и навис сверху. Костыль сам лег в ладонь. Один замах – и дело с концом.

– Убей! – взревела любушка.