– Красавица, а моей зазнобушке такой же ячмень наколдуешь? Чтобы на других девок не заглядывался!
Так и вышло, что к хоромам жуткого старика ведьма вышла с высоко поднятой головой, уверившись в своей правоте. Оробела она лишь один раз, да и то не из-за суда: недалеко от большущего дома, даже камнем обложенного, стояла развалюха. Издали казалось, что это сарайчик заброшенный али еще какая ненужная постройка. Но колдовка зацепилась за нее взглядом и разглядела кораблик на коньке.
Серденько сжалось. Броситься бы к домику, отворить дверь… Зачем? Не ждет ее там тот, кто сменял собственную жизнь на жизнь дочери. Тот, кого звали Ольгиром, давно уже пророс травою. Быть может, матушка? Та, что спеленала младенца и отнесла в лес. Окажись она там, что брошенная дочь сказала бы ей?
Пока ведьма думала и кусала губы, домик уплыл назад, а шествие нерешительно остановилось перед высоким забором с железным кольцом на нем – звать хозяев.
Вышла заминка. Оно вроде и отступать некуда, но и тревожить жреца из-за мелочи боязно. Подумаешь, ячмень? А чирий? Да они и без колдовства у людей через одного вскакивают! Дело разрешил Рад: распушил усы и взялся за молоток.
Отворили сразу же – ждали. Сновали по двору холопы, служанки бегали с тряпками и подушками: привести в порядок большой деревянный стул с высокой спинкой. Стул был темным от времени, помнящим еще батьку нынешнего жреца. И всякое серьезное дело подобало решать в нем. Вырезанные на навершиях спинки статуэтки Света и Тени зорко следили за соблюдением правды, завещанной богами. Не было пока только самого судьи. Ибо негоже важному лицу ожидать, пока соберутся простолюдины. Он величаво выйдет последним, когда уляжется шум. Так и произошло.
Случайно ли, а встали все, поделившись неровно надвое: треть – за ведьму, слева, а две трети – за мальчишек и их матерей, справа. Рьян скрипнул зубами и сделал маленький шажок к тем, кто просил лесовке помилования. Иванька же и вовсе протолкался к Йаге и стиснул ее ладонь.
– Я тебя в обиду не дам! – заявил он. – Костьми лягу!
Ведьма улыбнулась и как-то сразу выпрямилась. Правда, что она ведь не одна супротив целого города! Вон сколько заступников! Но стоило дверям распахнуться, задрожала. Без нарядного праздничного одеяния жрец, может, был не так величав, зато грозен не в меру. Седые брови его опускались до того низко, что закрывали глаза, и поди разбери, в благостном ли настроении! Выводили его, как и прежде, два молодца. Придерживали под локти и следили, чтобы старик не оступился. Они усадили его на мягкие подушки, что уже успели накидать на стул служанки, и замерли у подлокотников. Жрец же долго еще сидел так, не то разглядывая пришедших, не то попросту задремав. Наконец подал скрипучий голос:
– Свет и Тень свидетели праведного суда, а я их глас. Есть ли те, кто выступит против?
– Что ты, батюшка!
– Помилуй!
– Володей нами, жрец! – нескладно ответили из толпы.
– Тогда молвите, зачем пожаловали? Сначала жалобщик.
После недолгой потасовки вперед всех вылезла мать младшего. Пацаненка она выволокла за чуб вместе с собой, дабы не пустословить.
– Помилуй, батюшка! – Она низко поклонилась, мазнув по земле кончиками пальцев. – Пришли к тебе за заступничеством! Поселилась в Черноборе скверна. Добрым людям вредит, здоровье отымает!
Кто-то из заступников не утерпел и выкрикнул:
– Так что ты о себе-то рассказываешь, Малка! Всем и без того известно, что ты в муку сосновую кору подсыпаешь!
Малка встрепенулась:
– Поклеп! Светом поклянусь, что поклеп!
Сынишка ее, не выдержав всеобщего внимания, начал помаленьку хныкать, за что получил знатную затрещину.
– Ма-а-а-ам! Ну пошли домой…
За первой оплеухой последовала вторая, а женщина снова склонилась перед жрецом.
– Не за себя прошу, батюшка! Дитятку мою невинную поганая ведьма сглазила! Да не его одного! Сыночек Славушки и молодший братец Наяны тоже угодили в сети колдовские!
Сопротивление мальчишек быстро побороли и выпихнули на пустой пятачок двора. Троица стояла перед судьей ни жива ни мертва, даже Йага и та тряслась меньше. Седые брови пришли в движение, а в зарослях бороды мелькнуло нечто, схожее с улыбкой. Что-то подсказывало, что троица разбойников успела засесть в печенках даже у самого гласа богов.
– И кто же обидел… – Жрец сделал длинную паузу и как бы с усилием произнес: – Невинных детушек?
– А вот она! – с готовностью показала Малка.
Йага открыла рот возразить, но Рад дернул ее за юбку и шевельнул краем рта:
– Молчи, пока не спросят.
Оставалось лишь послушаться. Лохматые брови закрывали очи жреца, но колдовка и без того ощутила на себе его внимательный взгляд. Он ощупал ее от носков новеньких сапожек до пера неясыти, торчащего из волос. А после спросил:
– Как звать тебя, девка?
Йага не то покачнулась, не то сделала шаг. Не поклонилась, не приветствовала жреца, как принято. Да и откуда бы ей знать, как принято у черноборцев? У зверей-то все проще! Она назвалась.
– Давно ли живешь в Черноборе?
Рад хотел ответить за нее, но жрец сделал почти невидимое движение пальцем, и кожевника в четыре руки удержали.