Вокруг было все в воде. Перешитый вылил на Валерика несколько ведер, чтобы привести в чувства. Валерик поднялся, потрогал голову. Боль ушла, остались лишь отзвуки, зрение вернулось.
– Ну вот. А то думаю, что с тобой: уж не жмур ли тебя завалил?
Труп лежал на прежнем месте.
– Короче, тема есть. Ты пойми, я человек не пугливый. Но последнее время много думаю о вещах. Короче, тема такая. Едешь сейчас со мной. Схороним жмурика, постоишь со стволом, пока буду с ним париться, если черт появится, зарядишь в него.
Вот Валерик и пришел к своей мечте. Со стволом, с бандитом, на тачке, на разборку. Только несколько в нелепой форме, да не просто нелепой, а такой, о чем не расскажешь дворовым. Вывернутая в нелепость иерархия.
Они погрузили труп в багажник, сели в черную машину и поехали в ночь. Ночной район жил своей жизнью. Ночь хороша, по-своему тепла. Ночью можно делать скрытые от взглядов дела, сооружать образы, мчаться в черной машине по черной дороге сквозь черный воздух, и все это вполне по-ночному.
Человек в ночи кажется подвижным. Днем – нет: днем все движется, а ночью все застывает, если нет ветра и дождя.
– Ты чем по жизни занимаешься? – спросил перешитый.
– Рисую.
– Художник типа?
– Типа да.
– Художники – редкость, вокруг в основном спортсмены. Художник, значит, дар. Тебе надо в большой город, рисовать большие картины. Здесь не пробьешься. Здесь все нарисовано уже.
Кладбищенский сторож знал и уважал братву, не препятствовал, если те привозили мертвых приятелей по ночам. Более того, показывал правильные места, где можно их зарыть. Мелких врагов ведь можно и в лесу, их никто с собаками искать не станет, а вот конкретных комерсов и вражьих авторитетов лучше на кладбище: и сохраннее, и человечнее. Сторож указал перешитому место, проводил. Валерик крепко сжал ствол и принялся вглядываться в ночные картины.
– Запомнил? Увидишь черта – сразу же вали его. А я пока жмура провожу.
Бабушка рассказывала, что птицы появляются не всегда. Иногда можно просидеть в бочке долго – и ничего: просто тучи, облака, шумы. Видимо, их появление зависит от погоды. Если лежишь на полу на левом боку, то и в бочке окажешься прижатым к левому краю, а там проще укрыться, там нет бездонных скрежетов и слизи. Валерик один раз спросил, что находится за бочками. Бабушка помотала головой, пробубнила себе что-то под нос и ответила, что там нечеловеческое, неописуемое.
То неописуемое – неживое и немертвое, вернее, живое, но не в здешнем понимании. Если там водить руками по воздуху, тоже будет образовываться ветер, только ветер иной чувствительности, можно задохнуться бездной.
Перешитый суетился в привычном обряде, а Валерик смотрел по кустам, грозно управляя стволом. Перешитый уже практически закончил, как вдруг закричал. Валерик никого не увидел, направил ствол в первом попавшемся направлении. Перешитый дернулся, шлепнулся, поднялся, побежал к машине. И вот – да. Страшно действительно. Перед Валериком проявилось существо с самым страшным лицом из всех воображаемых. Лицо шевелилось, сползало, пульсировало; глаза, слитые со щеками, внимательно смотрели. Руки Валерика задрожали, но он удержал ствол и направил в существо.
– Приблизишься – выстрелю.
Существо спокойно подошло и вгляделось.
– Ты бандит?
– Нет, я просто. За собакой приглядываю.
– А, хорошо. А то я бандитов не люблю.
Так Валерик познакомился с дедом Яшей. Яша-бараша – так он сам себя называл за кудрявую голову и веселое лицо. Дед Яша действительно почти все время улыбался, шутил, радовался. Он был легендой в области, в городах. Лучший мастер масок. В далекие годы он окончил художественную академию, стал работать в театре, делать маски для сказочных постановок. Когда в театре появлялась необходимость в изысканной нестандартной маске, обращались к Яше. С годами он переехал в малолюдные места, выкупил несколько сараев, оборудовал их под мастерские. Из городов приезжали, платили, уговаривали, привозили эскизы. Яша делал все-все-все четко, красиво, качественно. Яша стал испытывать новые маски. Надевал, ходил по улицам, смотрел на реакцию людей. Одним вечером заглянул на кладбище, где и столкнулся с тщательным ритуалом местных серьезных людей. Их реакция понравилась, разогнала скуку.
– А я их не боюсь, пусть стреляют, – Яша с хохотом рассказал Валерику всю историю. – Ты же не выстрелил, и они не выстрелят. Они боятся неизвестного. Это перед себе подобными они смелые, а перед неизвестным как щенята: трусливые, ссыкливые, жалкие.
Дом Яши был завален книгами на разных языках о театре, карнавалах, ритуалах и тысячами рисунков масок. Случалось, что Яша сидел и смотрел на изображение какой-нибудь средневековой маски часами, вглядываясь в детали, входя в ее тайны.