Яичница из гангстеров

Чак круто повернулся, и из дула пистолета вырвалось пламя; я увидел, как те двое кинулись мне навстречу. Чак целил мне в лицо и готов был выстрелить второй раз, и я швырнул в него молотком, услышал, как молоток ударился об его тело, и в то же мгновение, упершись в землю левой ногой, повернулся и прыгнул на тех двоих. Один не успел отскочить в сторону, и мой левый кулак угодил ему в живот, вдавив его чуть не до позвоночника. Когда он падал, я ударил его ребром ладони по шее. Второй, — тот, что поменьше, — оказался в двух ярдах от меня, и в руке у него был пистолет. Я оттолкнулся и прыгнул ногами вперед, изогнувшись телом влево. Пуля пролетела у моей головы, и я, приземлившись и скользя по траве, ударил его в ногу правой ступней. Он тяжело упал на спину, а я поднял ногу и со всей силой ударил его пяткой в пах.

В лунном свете я увидел, что Чак Дорр, скорчившись, тычется руками в землю, пытаясь встать. Очевидно молоток повредил ему плечо, и он выпустил из руки пистолет. Поднявшись, слегка сгибаясь, опустив длинные, мощные руки, он пошел на меня. Я ждал.

Но как только он приблизился, он внезапно упал и схватил меня за щиколотки. Я почувствовал, как его щека задела мое колено, а потом он обхватил меня за ноги и рывком опрокинул меня наземь. Я тяжело упал на бок. Он хрипел, резкие, отрывистые звуки вылетали из его горла, и его кулак уперся мне в спину и прошелся по позвоночнику, в то время как я пытался откатиться от него. Он прыгнул на меня, и его кулаки замолотили по моей голове и по лицу. Я ударил его в челюсть и перевернулся на спину, лягнул его в лицо, в то время как он, подобравшись ко мне на четвереньках, пытался схватить меня за горло.

Моя нога задела его подбородок и ударила его в плечо; он перевернулся, а я, подобрав под себя ноги, попытался подняться, но он, удержав равновесие, ринулся на меня. Его руки обхватили мою шею и сдавили ее, большие пальцы уперлись в ямку под горлом, — наверно так же, как они сдавливали горло Пэм. Подняв, однако, руки, он оставил незащищенными грудь и живот, и в то время как у меня перед глазами закружились темные пятна и кровь прилила к лицу, распирая вены, я оттянул назад правую руку, раскрыл ладонь, вытянул и напряг пальцы и нацелился ему в солнечное сплетение. Его пальцы все глубже впивались мне в шею, и черные волны колыхались перед глазами; но, собрав все силы, я выбросил правую руку, направляя открытую ладонь ему в живот.

Но мой удар пришелся слишком высоко, и я наткнулся на твердое ребро. Я почувствовал, как под моими пальцами треснула кость. Он вскрикнул от боли и ослабил свою хватку. Я сжал руки в кулаки и устремил их кверху, поддав запястьями его руки. Его пальцы оторвались от моего горла, и я, раскрыв ладони, ребром их ударил его по шейным мышцам с обеих сторон.

Его руки бессильно опустились, и когда он обнаружил, что не может поднять их, было уже слишком поздно. Я выиграл массу времени, и я, утвердившись на ногах, развернулся и, бросив в мой жест весь вес плеча и тела, наотмашь ударил его в зубы. В то время как он отшатнулся, готовый упасть, я сгреб его, притянул к себе, снова ударил его по зубам. Он был уже готов, но я на всякий случай еще раз ударил его в челюсть и после этого дал ему упасть.

Низкорослого подростка, которого я ударил в пах, рвало. Я пошарил вокруг, нашел молоток и пистолет, подошел к нему и стукнул его молотком по голове. Он упал. Крыс тихо стонал, так что я стукнул и его тоже. Потом я подошел к Чаку, надеясь, что он пошевелится и даст мне повод отдубасить его еще раз. Он не двигался. «Что за черт!» — подумал я и все-таки ударил его. Может быть, я извлекал из этого слишком много удовольствия, но я думал о Пэм и о том хотя бы малом удовлетворении, которое я, может быть, доставлю мистеру Фрэнклину, когда расскажу ему, кто изнасиловал и убил его дочь. В конце концов, Чак получит свое. Он попадет в газовую камеру. Люсиль и я услышали вполне достаточно для того, чтобы бросить его в камеру смертников.

Люсиль!

Я обернулся. Она лежала без сознания. Ее блуза превратилась в лохмотья. Я стал на колени и пощупал ее пульс. Нормально! На голове у нее вздулась большая шишка, но, благодаря волосам, кожа была цела. Впервые я видел ее лицо естественным и спокойным и был вынужден отказаться от первоначального мнения об этой девушке. Когда она сотрет с лица всю эту косметику и смоет с ресниц густые комки краски, она будет высший класс. Это первый полицейский, о котором я подумал как об очаровательной женщине.

Прошло минуты три или четыре; она застонала и сознание стало медленно возвращаться к ней. В глазах появилось осмысленное выражение, и вдруг она приподнялась и быстрым движением протянула руку с длинными, согнутыми крючком пальцами, готовая вцепиться мне в лицо.

— Эй! Эй! — завопил я. — Это я! Это я!

Она замерла, села прямо и, удивленно мигая, уставилась на меня.

— О, — произнесла она, — мистер Скотт. Как…

Она все еще была ошеломлена. Я бегло объяснил ситуацию и сказал, что теперь все в порядке.

Она огляделась.

— И все это сделали вы — один?