Яичница из гангстеров

Я извлек из стола электрический фонарь и обследовал пожарную лестницу, но никого и ничего на ней не обнаружил, потом закрыл и запер окно и опустил штору, и только тогда переключил свое внимание на Лоринга. Правда, он не нуждался ни в чьем внимании. Он лежал на ковре в небрежной позе, как будто обессилев после тяжелого рабочего дня. Я оставил его в покое и позвонил в полицию.

В этот день мне не везло. Вместо какого-нибудь приятного человечка, вроде капитана Сэмсона или лейтенанта Брауна, к телефону подошел Керриген. Лейтенант Джейсон Питер Керриген, лопоухий. Его голос в телефонной трубке звучал, как пронзительный скулеж, от которого меня передергивало, как от царапающего звука ногтей по оконному стеклу. Я быстро объяснил ему, в чем дело, повесил трубку, не дослушав его писка, и покрутил пальцем в ухе, которое подверглось этой пытке.

Потом я обыскал Лоринга.

В карманах был обычный набор: носовой платок, гребешок, бумажник, мелочь. Я сунул все обратно, за исключением бумажника, который я тщательно обследовал. Меня заинтересовали только две карточки, потому что обе имели отношение к искусству. Одна была от Масси, из хорошо известного художественного магазина на Гранд-стрит, в центральной части Лос-Анджелеса, где за наличные деньги продавались произведения живописи; на другой было напечатано: «С. А. Филлсон — Учитель живописи — Рисование с натуры», и адрес на Бродвее. Я присвоил обе карточки, хотя и незаконно, и сел за письменный стол поджидать Керригена.

В мою контору ведет только одна дверь — та, на которой по матовому стеклу написано: «Шелдон Скотт, следователь», — и Керриген вошел через нее с таким видом, будто входил сюда в первый раз.

На миг он остановился, широко расставив кривые ноги и злобно уставившись на распростертое на полу тело; потом он перевел злобный взгляд на меня. На его толстом лице блестели капельки пота, а между полными губами, как всегда, торчала потухшая сигара. Голос звучал так же, как по телефону, только еще громче.

— Так значит, кто-то застрелил его через окно, а? Вы сказали, что через окно, верно, Скотт?

Зная наперед, что последует, я устало сказал:

— Верно.

— Прямо через окно. И прямо через штору?

— Окно было открыто. Я закрыл его и опустил штору. Или я должен был оставить его открытым настежь, чтобы этот тип вернулся и попробовал еще раз?

— И вы надеетесь, что я это проглочу, Скотт?

Он меня не любил.

Я вобрал в себя воздух и медленно выпустил его сквозь зубы.

— Не заходите слишком далеко, Керри-Керриген. О’кэй, это я его убил. Уж очень скучная у меня была жизнь.

Его лицо начало краснеть, и чем дольше мы говорили, тем краснее оно становилось. Когда оно достигло того оттенка, при котором он уже готов был арестовать меня по подозрению в убийстве и засунуть в свою машину, я охладил его пыл. Чуть-чуть.

— Ведите себя по-взрослому, Керриген. — Я выхватил из чехла свой кольт 38 и, держа его за ствол, протянул его Керригену. — Я не стрелял из него уже много дней. Что ж я, по-вашему, сделал с пистолетом, из которого убил? Съел его? Спустил в канализацию? Этот человек пришел ко мне как клиент. Я видел его первый раз в жизни. Моя цель была — помочь ему, а не сбить его с ног. Кстати, тот, кто стрелял в него, стрелял и в меня.

Керриген понюхал ствол моего пистолета, что-то пробормотал себе под нос и на время заткнулся, пока мальчики из следственного отдела выполняли вокруг убитого свой обычный ритуал. Но когда лейтенант собрался уходить, мне пришлось идти вместе с ним.

Пробыв в полиции с полчаса, я отправился обратно, с напутствием быть в случае надобности под рукой.

Поскольку было уже далеко за шесть, пришлось выйти через дверь, выходящую на Мейн-стрит, а потом повернуть направо в сторону Первой улицы. Моя контора находится на Бродвее, между улицами Третьей и Четвертой, всего за пять кварталов от ратуши, так что я пошел пешком, спрашивая себя, какого черта.

Когда я пересек Третью улицу и стал приближаться к Хэмилтон-Билдинг, зданию, где помещается моя контора, я все еще задавал себе этот же вопрос, но вместе с тем во мне шевельнулось смутное удивление — почему возле него стоит чья-то машина. Ее нос, чуть повернутый влево, смотрел на Бродвей, а задние колеса покоились на тротуаре. Подойдя ближе, я услышал тихое мурлыканье заведенного мотора. Может быть, я все еще был в напряжении, но только я не спускал с машины глаз.

И правильно сделал.

Поравнявшись с широкими дверьми Хэмилтон-Билдинг, я увидел сидящего за рулем парня и, заметив, что в руке его блестит что-то металлическое, отскочил в сторону и упал на колени. Это был чистый рефлекс. Я видел на своем веку слишком много пистолетов, чтобы медлить под их прицелом. И прежде чем мои колени коснулись тротуара, я уже запустил руку за своим кольтом.

Из машины вырвался язычок пламени, и пуля порвала мне рукав и обожгла кожу на плече. Я вскинул пистолет и выстрелил в сидящего за рулем. Промедление было бы роковой ошибкой.