Якобинец

Тем более, что «проклятые якобинцы» оказались вполне симпатичны, вежливы и образованы, большинство весьма молоды и совсем не напоминали те «гнусные чудовища» и представителей «темных сил», какими их рисовала роялистская пропаганда.

Следующий день поразил обе стороны, едва оправившиеся от последствий банкета. Опубликованное письмо Лапьера вызвало бурю отвращения к изменнику и возмущения в среде роялистов, они в резких выражениях отвергли то, что подписали накануне, будучи грубо обмануты «миротворцем» бароном. Корматэн отчаянно защищался, но всё было напрасно, роялисты начали покидать отведенный для их ночлега лагерь… «Граждане-представители» остались ни с чем, в недоумении и бешенстве, миссия была неожиданно провалена, когда всё шло так гладко, кого благодарить за это злосчастное письмо?!

Месть Парижа не заставила себя ждать, с терпимостью к «бывшим» снова было покончено. Репрессии против роялистов обрушились так активно, как того не бывало после Термидора, усилились меры по обороне Республики и не случайно.

В июне того же года произошла высадка «белого» англо-эмигрантского десанта на полуострове Киброн.

Узнав об этом, Лоран даже застонал от досады и злобы, доигравшись в толерантность с непримиримым врагом, они допустили то, что ему удалось с немалым риском предотвратить в 1793-м: «Слепые идиоты! Уроды и предатели! Неужели вправду поверили, что роялисты искренне решили принять Республику и побрататься с нами?!»

В самом мрачном настроении Лапьер ехал в Париж… Там он узнал об арестах Куаньяра и Жюсома. Сняв шляпу, с окаменевшим лицом выслушивал он известия о казни многих старых знакомых, друзей и коллег…

Норбер и Гракх Бабёф

Куаньяр знал многое о «заговоре Равных», знал лично Бабёфа, познакомившись с ним еще в тюрьме, летом того же 1795-го.

Он уважал этого искреннего и честного человека, но в душе оставался робеспьеристом, и многие пункты учения Бабёфа, особенно из области экономики при всем уважении казались ему утопией в духе Кампанеллы.

Многие примкнувшие к организации Бабёфа вчерашние робеспьеристы также крайне скептически относились к идеям полной отмены частной собственности и некоторым иным особенностям нового учения, считая эти детали вредной, опасной затеей и утопией.

Но примкнуть им, более было не к кому, сами по себе «люди Робеспьера» после пережитых репрессий и казней были недостаточно сильны и даже малочисленны. В организации Бабёфа их было, однако, не менее 3 тысяч человек.

Сам Норбер принадлежал не к бабувистам непосредственно, а к их ближайшим союзникам, якобинской группе, собиравшейся в кафе гражданина Кретьена «Китайские купальни».

Забавнее всего то, что к анти-термидорианскому фронту примкнули и члены прежнего революционного правительства, участвовавшие в заговоре против Робеспьера!

Убивая Неподкупного, они не предвидели своей собственной судьбы, уже через месяц в составе Комитета Общественного Спасения почти не осталось прежних людей.

Амар, Вадье и остальные гордо считавшие себя «мозгом» заговора оказались банально использованы своими «теневыми союзниками» из олигархов, нуворишей и английских агентов, действовавших руками проворовавшихся депутатов и комиссаров. Уже через месяц они лишились должностей и сами подверглись террору и репрессиям.

Позднее осознание масштаба содеянного, не в меньшей степени, как и потеря прежнего влияния и власти, объясняет их раскаяние, теперь основную свою вину эти люди видели в том, что не сумели побороть собственное самолюбие, не оценили Робеспьера по достоинству и позволили уничтожить его, а вместе с ним саму систему «народной демократии» во Франции…

Бывшие члены революционного правительства теперь настойчиво искали согласия и примирения с репрессированными по их вине сторонниками Робеспьера.

Долгое время «мученики Термидора» встречали бывших коллег с мрачным отвращением, но уже к концу 1795 года примирение и объединение всё же состоялось. Их новым лидером стал Гракх Бабёф. Он сумел убедить своих союзников якобинцев в необходимости единения всех патриотических сил, забыть вчерашние счеты, обиды и разногласия, сколь бы справедливы они не были.

Андрэ Амар, адвокат по образованию и бывший член Комитета Общественной Безопасности, примкнувший к заговору 9 термидора, сейчас выглядел искренне раскаявшимся.

Менее чем через год после Термидора Амар сам был арестован, когда рискнул выступить защитником Колло-дЭрбуа, Билло-Варенна и Барера. Его освободила лишь амнистия IY года.

Под холодным тяжёлым взглядом Норбера он чувствовал себя неловко, и всё же первым сделал шаг к примирению, Куаньяра товарищи буквально вынудили подать ему руку. Раскаиваться не пришлось, Амар оправдал оказанное ему доверие, был верным товарищем.

Норбер отлично знал многих людей Бабёфа, после освобождения помогал им прятаться от преследований жандармов. Многие из них в недавнем прошлом были людьми Робеспьера, это и его бывший охранник Дидье, и Буонарроти, и бывшие секретари Неподкупного Симон Дюплэ и Демаре, и Дюплэ-отец и сын…