Якобинец

– Так и я волчица?! – в возмущении Луиза впервые повысила голос, – мы все волки? А кто вы, ваши товарищи – «воплощенное всепрощение? Может, ваши якобинцы добры и милосердны? А эта жестокая надпись… ужасная татуировка у тебя на руке?! Ну надо же! «Святая Гильотина – спаси Отечество!» Ну и компания, у Жюсома серьга в виде гильотины, у тебя это… При взгляде на эту татуировку мне всё чаще кажется, что у тебя совсем нет сердца! Ты не один раз спас жизнь мне и моей семье, и… я догадываюсь, что не только нам… всё так. Эта страсть, поцелуи и ласки, эти добрые глаза…с одной стороны и эти жестокие идеи и речи с другой…Что же в тебе правда, а что обман?! Этого я так и не поняла за два года,… я люблю моего заботливого и доброго Норбера, каким тебя вижу дома, но революционер, якобинец Куаньяр мне непонятен и страшен! Ты и твой любезный Жюсом… Et savez-vous que vous etes terrible avec votre air innocent! (фр. «А знаете ли, вы ужасны с вашим невинным видом!»)

Ее синие глаза, обычно спокойные и нежные, теперь зловеще сверкали едва не враждебностью.

Норбер молча, сжав зубы, смотрел на нее и медленно, запинаясь, произнес, наконец:

– Мы.. должны остановиться… и успокоиться, Лу. Остановись.., не продолжай.., прошу тебя. Тебе удалось причинить мне боль…, но поверь, злобы во мне нет,… я всё равно люблю и прощаю тебя. Успокойся и подумай. А эту татуировку я сделал еще в 93-м во время миссии в Майенн, тогда их делали многие…Шуаны там получили всё, что заслужили, поэтому я не раскаиваюсь в том, что сделал её…Сегодня я переночую у Пьера.

А повод для беспокойства у Норбера был, чутьё как всегда не подвело бывшего агента Общественной Безопасности.

В ушах Луизы еще звучали слова дяди, заменившего ей отца, Этьена де Бресси:

«…Это жестокий и холодный человек, пусть и не лишенный своеобразного дикарского благородства. Вспышке его страсти к тебе все мы обязаны свободой и жизнью, но не строй себе иллюзий о глубине его чувства, девочка.

Эти люди фанатики идеи, они не умеют любить, их единственные богини – Свобода, Революция и Республика и только этим богиням они пожертвуют всем. Пойми же, совместная жизнь резко отличается от романтических встреч.

Ты боишься санкюлотов? Тебе неприятны его товарищи-якобинцы, бывшие депутаты Конвента, бывшие агенты Общественной Безопасности? Но ведь он один из них и полностью разделяет их идеи..

Ты не сможешь преодолеть ужаса и отвращения к его убеждениям и он никогда не простит тебе этого! Не поймет, не пожалеет и не простит, твои чувства разобьются об это бронзовое сердце! Я могу услышать возражения.

Он не такой? Тогда почему он с ними? Что? Он добрый, ласковый, он любит тебя? с ним можно приятно и интересно говорить о философии, литературе, истории и многом другом? Вполне возможно, но как бы иначе он и мог привлечь такую утонченную девушку, как ты?

Но никогда не забывай, этот «добрый и нежный» кавалер легко подписывал сотни смертных приговоров роялистам, людям нашего с тобой круга, он же был агентом Комитета Общественной Безопасности и руководил арестами здесь, в Париже… и это тоже правда.

Куаньяр добрый?! Побойся Бога, дочка! У тебя наивная и чистая душа! У него свои особые понятия о добре и зле, о справедливости. Тигр тоже умный и красивый хищник, но лучше любоваться им с почтенного расстояния!..»

В своих письмах де Бресси также твердил о том же..

К несчастью Норбер не узнал вовремя об этом…

Исчезновение несостоявшейся «гражданки Куаньяр»

После этой истории наступило примирение и временное затишье.

Норбер снова рискуя, дерзко возобновил подпольное издание враждебной новому правительству газеты. Последняя ссора произошла в мае 1796 года прямо накануне его нового внезапного ареста по делу заговора Бабёфа во имя Равенства.

Сидя перед зеркалом, Луиза задумчиво расчесывала длинные русо-золотистые волосы:

– Любимый, мне надоело скрываться под чужой фамилией, согласись, «гражданка Куаньяр» звучит куда лучше, чем какая-то фальшивая «гражданка Дюпон?

Этот намек звучал уже не впервые. На него следовало ответить.

Норбер оторвался от коррекции рукописи:

– Да, милая, я тоже так думаю. Но пока эта идея несвоевременна, ты в любой момент можешь стать «вдовой Куаньяр», неприятно тебе об этом напоминать, но это так.

Молодая женщина резко повернулась к нему:

– О, да ты милый хочешь сказать, что я должна ждать, пока ваша революция, наконец, закончится? И когда же это случится, милый друг, ты сам это знаешь? Через месяц, через год, через пять лет, а может через десять?! Ты предлагаешь мне ждать «второго пришествия» и первой седины?! О, да это утонченная форма отказа! Бедная графиня де Масийяк, она не годится даже в жены санкюлоту!

Норбер отложил бумаги и тяжело вздохнул:

– Лулу, не начинай сначала. Я очень хочу назвать тебя женой, но нам нужно немного подождать. Нет, не месяцы, не годы, совсем чуть-чуть. Причина отсрочки крайне серьезна, скоро всё решится. Немного доверия и терпения, Лу..

Прелестное лицо Луизы стало грустным, она подняла на него свои большие выразительные глаза: