Якобино

Из Риги с этим цирком я поехал в Нарву и в Валк. В последнем городе в цирке Момино я стал реквизитором, то есть готовил реквизит для пантомим и помогал на манеже. Жалованье мне было положено пятнадцать рублей в месяц на полном своём иждивении. Но сборы были слабы, и я даже этих денег не получал. Питался у знакомых и товарищей. Кто даст кусок хлеба, кто что. Я всё это переносил, смутно сознавая, что начинаю приближаться к цели. Мечта моя потихоньку начинает осуществляться – я наконец работаю уже в самом цирке. Момино было четыре брата – Алекс, Паня, Жорж и Володя. От него-то мне больше всего и доставалось. Он меня без всякой причины, для потехи, так нещадно бил кулаками и шамбарьером, что я не выдержал и решил бежать. Не имея денег, зайцем, под скамейкой, уехал из Валка в Ригу. Переезд совершился более чем благополучно. Пассажиры не только меня прятали, но даже подкармливали. Дома родители, по своей бедности, помочь мне не могли. Но счастье меня уже заметило и начало понемногу улыбаться.

Вслед за мной в Ригу прибыл цирк братьев Труцци. И я был принят в него помощником реквизитора, правда, за двенадцать руб лей в месяц и тоже на своём иждивении. Но здесь наконец это крохотное жалование мне стали платить аккуратно. Я проработал у них весь сезон в шесть месяцев. Если позже я стал артистом, то этим в сильной степени обязан цирку Труцци.

Тут у артиста Монтавани я проходил акробатику и вольтиж. В этом же цирке работали знаменитые клоуны Лепом и Эйжен. От них ушёл их служащий при реквизите. Тогда они, видя моё старание, пригласили меня на его место. Вот эта работа и сыграла роль в моей артистической судьбе.

Работа у этих выдающихся артистов пришлась мне как нельзя лучше на руку. Здесь я впервые очутился у самого дела. Не теряя времени, я знакомился в подробностях с клоунским реквизитом для антре, изучал гримировку клоунов. И когда, как мне показалось, основательно всё это усвоил, стал проситься у Труцци в ковёрные Рыжие. Спасибо Труцци, умирать буду, не забуду его добра. Он согласился, и я вскоре уже принял участие в его цирке в «шари-вари». Ты прекрасно знаешь – это когда вся труппа полностью вместе с Рыжими клоунами и акробатами с криком и гиком прыгают на манеже, увеселяя публику. Днём же помогал в цирке как берейтор, в дрессировке лошадей.

Служил я так три года. Но оклад был скромным. И для добавочного приработка, как во время кочёвок цирка, так и на постоянных стоянках его, услуживал артистам, таскал их чемоданы, сундуки и другие вещи, получая за это грошовые «на чай».

Я настойчиво лелеял свою мечту. Во всём себе отказывал, а чаевые деньги собирал, копил, и на них наконец, о счастье, сделал себе собственный первый клоунский парик и костюм. Не надо говорить, какого это было всё скромного достоинства, но для меня эти вещи не имели цены.

Сознавая, что в большом цирке Труцци с его солидным артистическим персоналом мне самостоятельной работы не дождаться, я уехал в Цирк Горец, в Пернов. Здесь с Андре Чинизелли стал работать клоунское антре, стараясь копировать Эйжена.

С Чинизелли я проработал в Пернове, затем в Юрьеве, откуда клоун Рязанов переманил меня к себе в партнёры на жалование сорок рублей в месяц. Он был в нашем антре главным, я его помощником.

Счастье всё более и более начинало меня баловать. Рязанов платил мне жалование самым аккуратным образом. Выступления наши имели успех, и я чувствовал, что начинаю выбираться в люди.

Из Юрьева я с Рязановым перешёл в Витебске в цирк Андржиевского. Но у последнего были слабые сборы. Мы не получали жалования. К тому же Андржиевский, узнав, что в цирке Труцци я был за берейтора, начал меня заставлять помогать в дрессировке лошадей. Я отказался, говоря, что служу у него артистом-клоуном. Тогда в отместку он стал меня нещадно штрафовать. Несправедливость директора и неаккуратность выплаты денег заставили меня с Рязановым покинуть цирк Андржиевского и без денег поехать в цирк Франца Изако в Либаву.

Постоянное полуголодное существование, мизерная и к тому же неаккуратная выплата денег не выпускали меня из цепких лап нужды. Я был вечно голодным, по костюму же форменным оборванцем.

Когда мы с Рязановым приехали в Либаву, он, как одетый прилично, смог прямо отправиться к директору, чтобы представиться ему и попросить аванс. Я же не мог идти с ним вместе, не смел показаться директору на глаза. Мешали тому мои опорки, подвязанное вместо пояса простой верёвкой пальто, которое скрывало полное отсутствие у меня белья.

Директор выслушал просьбу Рязанова об авансе и потребовал, чтобы я тоже пришёл к нему представиться. Было утро первого дня Пасхи. Все артисты были одеты по-праздничному. Я спрятался за деревом недалеко от цирка. Оттуда с бьющимся сердцем наблюдал разговор директора с Рязановым, боясь показаться на глаза в этом жалком виде.