Якобы книга, или млечныемукидва

Жить долго и счастливо. Да бывает ли так? Отчего-то мне кажется, что в этом выражении кроется какой-то подвох выбора. Нет, тут уж что-то одно: либо долго, либо счастливо. А если счастливо, сколько ни пыхти, не получается, то зачем же тогда еще и долго? Какие тяжкие мысли посещают в минуты затянувшегося ожидания своего оживления… Нет, это уже не арт-хаус, а самый натуральный хаос! Ну что они там так долго возятся с Пуаро и Гастингсом, когда уже отснимут разоблачительный эпизод? А то зеваки зябнут без дела, да и мне вживаться в роль отравленного ядом, валяться тут в гриме, с пеной у рта, уже изрядно поднадоело – это я умею и без репетиций! Тем более что странным образом выясняется, что притворяться мертвым и быть живым – явления одного примерно порядка. Потому как и во всей повседневности последних лет я только кажусь живым, для этого еще куда-то хожу, в чем-то состою, произношу какие-то болтливые речи. Вот только по правде, пытаясь рассмотреть себя в сколько-нибудь обозримом будущем, я не нахожу себе в нем места, что свидетельствует о том, что, пожалуй, я ни жив, ни мертв – документально жив, а ментально мертв. Так оно и бывает, когда слишком уж долго не происходит совсем ничего вдохновляющего и жизнеутверждающего, даже не намечается. Когда мало-помалу почти все перестает быть предметом интереса и ничто не становится источником радости, тогда как-то так незаметно перетекаешь в качество постороннего наблюдателя жизни, а не непосредственного участника. И вот: ни жив, ни мертв.

На этом священном пастбище и топчутся всевозможные создатели, творцы и прочие криэйторы, те же писатели, от забытых до знаменитых. Все они подозрительно схожим образом были насторожены и озадачены чем-то настолько, что спасались бегством в лучшие миры собственного производства, где еще возможны хоть какие-то намеки на справедливость и ренессанс. Так и появляются на свет бесчисленные персонажи, такие как герои моей мысленной книги – Патамушта, Квази-мен, Виэкли. А ведь и они, догадываясь уже о моем хобби создателя, считая своим покровителем и благодетелем, надеются, что раз уж я наделил их жизнью, то точно знаю, что делаю. Хотя откуда мне знать, что будет с ними дальше, чем могу им помочь, когда сам уже давно упустил бразды правления над стихией жизни и ушел с головою в тень. Есть здесь какая-то своя ирония. И именно это все чаще и чаще наводит на волнующие мысли, что и сам, подобно выдуманным мною персонажам, являюсь всего-навсего плодом чьего-то пограничного и, надо заметить, не слишком оптимистичного и ясного рассудка, а как иначе объяснить царящее кругом сумасшествие жизни в том виде, в каком оно является мне? Да, стоит признать, что некоторый пессимизм предполагаемого создателя нередко переполняет и меня, проникает внутрь, пронзает насквозь и распинает, и только заветная полоска света, своевременно загорающаяся где-то на горизонте, все же оставляет робкую надежду, что царящее повсюду сумасбродство – лишь какой-то хитроумный розыгрыш. И только когда мне наконец удастся понять эту не слишком пока понятную шутку от создателей жизни, тогда-то, должно быть, мы от души повеселимся над нею вместе.

Ладно, раз у нас тут на «Айсберге» выдался творческий кризис, наверное, самое время подвести черту и дописать картины очередного изгнания, какого уже по счету? Я сбился со счету. На сей раз их зовут Якобы и Свитани, хотя раньше уже много раз звали как-то иначе. И все же, не могу толком объяснить, почему они бегут, эти двое из пяти. Предположим, это обусловлено психологическими особенностями моей личности, что-то на 2/5 в ней склонно к побегу, раз они бегут, бегут и бегут, наглотавшись успокоительных пилюль и проникнувшись возникающими от них иллюзиями, что если мир вымышлен кем-то, то он существует по каким-то другим законам, что реальны иные сюжетные ходы и выходы. И каждый раз находятся куда-то бегущие мечтатели, пытающиеся слететь с катушек, позабывшие, что мир – старый аттракцион, крутящийся по давно заведенным траекториям, и все, чего можно достичь этим бегством, – пасть еще ниже. Тогда как спастись можно лишь перестав бежать, достигая состояния неуязвимой неподвижности и отрешенности.

А верно, и не они бегут даже, это я бегу, думая об их побеге, а потому они не бегут, только думают, что бегут, а на самом деле бегу я, а они сидят себе под звездным небом в обнимку, пытаясь разгадать рисунок звезд и приблизиться к пониманию, что их создатель – обыкновенный беглец из ниоткуда в никуда. Так, значит, определились: бегу я, но куда? К кому или от кого? Конечно, как всегда от себя, а куда – в настоящий момент я предпринимаю очередную попытку посетить город своей пыльной мечты, чтобы повстречать счастливую звезду, вот только существует ли в действительности такой Лондон, в который можно сбежать до такой степени, чтобы спрятаться даже от себя?