Якобы книга, или млечныемукидва

Наконец Чертополох, грузная дама в кудрявом парике, цепко устроившись в массивном кресле, объявила заседание открытым, сходу зачитывая исковое заявление и напоминая о правах противоборствующих сторон, удостоверившись прежде, что все на местах. Сперва слово дали представителю истцов. Притязания Нины Иоанновны представлял какой-то седоватый, благородной наружности господин в дорого пошитом двубортном костюме, бойко докладывающий собравшимся, как я сам же подарил бабуле квартиру за ее заслуги перед Отечеством, а затем, видно, изменив свои чувства к Отечеству, пошел в отказ… что, как он выразился, «не несет в себе никакой важности», добавив что-то про «закон обратной силы не имеет».

Чертополох попросила меня подтвердить озвученные предположения. Я все отрицал. Тогда слово взял Слава. Напомню, еще в судебном преддверии я обратил внимание, что выглядит он несколько бледновато и держится в целом нетвердо; ну а в момент произнесения речи перед лицом судьи Славик и вовсе как-то стушевался, говоря что-то совсем уж неубедительное, даже для меня. Чертополох то и дело останавливала его, прося уточнить те или иные тезисы из его высказываний, на что Славик еще более сбивался, путался и колебался, изрядно уже пугая и настораживая меня.

Вполне естественно, что на крайне невыразительную речь Славика, нашлось чем ответить адвокату дьявола, в смысле… моей бабули. Тот играючи перехватил инициативу, и вот уже, артистично разводя руками и взывая к передовой общественности, технично разносил защиту Славика в пух и прах. Вынужден отдать тому должное: на его фоне Славик представал написавшим на пол котенком, увидавшим пред собой могучего льва. Происходящее мне откровенно не нравилось. Я все пытался перехватить взгляд Славика, но глаза его сделались стеклянны и непроницаемы, кроме того, он очевидно уже старался не смотреть в мою сторону, отчего-то багровея и слышно дыша.

Процесс дошел до того, что судья Чертополох предоставила слово Нине Иоанновне, а та будто бы только и ждала этого заветного мгновения. Манерно поднявшись и откинув изящный шарф, обвивавшийся вокруг шеи, для затравки она поведала собравшимся о своих заслугах и многочисленных наградах, о неустанной заботе о детишках в организации «Красивый крест», где работала все эти годы, по ее уверениям, абсолютно бескорыстно, исключительно из любви к искусству и сиротству. Не обошлось, само собой, и без подробного доклада, что именно она была одной их тех, кто стоял у истоков демократии в этой стране, внеся живительный вклад в ее становление и, как следствие, наступившее благоденствие и дальнейшее динамичное развитие всего, включая судебную систему. Выступление Нины Иоанновны то и дело обрывалось: в зале тут и там раздавались густые и продолжительные аплодисменты, та же судья согласно и покорно кивала. В какую-то секунду, признаться, я не сомневался уже, что закончится это действо, по всей видимости, громогласным хоровым исполнением гимна и салютом за окном, никак не меньше.

Обошлось. Порассказав о своей личности, Нина Иоанновна переключилась на мою, извещая общественность, как ей бесконечно стыдно за меня, что больно видеть меня таким – несерьезным, бесчестным подонком общества, слабо отдающим себе отчет в том, кто я, а кто – Она. Ну не может она, видите ли, принимать меня таким, каким я стал: бессовестным негодяем, презирающим старость, поправшим вековечные человеческие ценности, а то ведь ишь… поначалу-то квартирку отписал, а затем, дескать, включил режим прижимистости и скупердяйства, свойственный всему моему подленькому и неблагодарному поколению, нахватавшемуся из пагубных интернетов и бестолково истолкованных книг ложных идеалов… В какой-то момент я просто перестал это слушать.

Разумеется, меня буквально распирало от озвучиваемой трактовки событий и версии правды, я заготовил уже в уме ответную речь – четкую и хлесткую, но Чертополох, должно быть, полностью согласившись с данной мне Ниной Иоанновной характеристикой, рассудила, что и сказать-то мне в свое оправдание будет по большому счету и нечего. Вместо этого она снова предоставила слово Славе. И тот опять нес какую-то чушь про статейки и поправки, которых все равно никто не знал и знать не желал; полностью, таким образом, сливая нашу сильную позицию и аргументацию. «Эх, Славик, Славик… и ты туда же». Я уже, конечно, раскусил эту игру.