Яков Тейтель. Заступник гонимых. Судебный следователь в Российской империи и общественный деятель в Германии

Это стремление оставаться «среди своих» («внутри себя») лишь усиливало разрыв между русскоязычной колонией и немецким обществом. Писатель Владимир Набоков так описал это время в романе «Память, говори» (1967): «В Берлине и в Париже, двух столицах изгнанничества, русские эмигранты создали компактные колонии, культурное содержание которых значительно превосходило средний показатель тех лишенных крепости иностранных сообществ, в среде которых они разместились. Внутри этих колоний они держались друг за друга <…>. Жизнь в этих поселениях была настолько полной и напряженной, что эти русские «интеллигенты» <…> не имели ни времени, ни причин обзаводиться какими-то связями вне своего круга»467. Балы и концерты, кабаре, литературные и музыкальные вечера, научные дискуссии – всё было так или почти так, как в России до революции. Монархисты, кадеты, меньшивики, эсеры левые и эсеры правые, сторонники Керенского против сторонников Милюкова продолжили в Берлине свои сражения. «Этот “мир вчерашнего дня” встретился в Берлине – внетерриториально. Почти все знали друг друга по прошлым боям и политическим дебатам в царской России; по публикационным перепалкам, по конфликтам по выборам в Думу, борьбе с черносотенцами и неприятию режима большевиков»468.

Основную массу русско-еврейских беженцев, прибывших в Берлин в начале 1920-х годов, составили интеллектуалы, просвещенные представители предпринимательских кругов из центральных городов бывшей Российской империи, лица свободных профессий – врачи, адвокаты, страховые агенты, торговцы, банкиры, писатели, учителя и профессора. В отличие от восточноевропейского еврейства, прибывшего в Берлин из местечек Бессарабии, Галиции, бывшего Царства Польского, Литвы, среди русско-еврейского беженства лишь в незначительной части были представлены ремесленники и еврейский пролетариат.

Основатели Союза русских евреев, понимая всю разновекторность политических устремлений (в Берлине оказались представители практически всех партий Российской империи), профессий и сословий русского еврейства в эмиграции стремились быть вне политики, сохраняя дореволюционную традицию взаимопомощи и общности. Именно поэтому в первых строках устава Союза было отмечено: «Нашей целью является объединение русско-еврейской колонии и оказание помощи в Германии евреям – гражданам бывшей Российской империи, пострадавшим от происходивших в России народных волнений и переворотов» 469Принцип взаимопомощи предполагал действия сообщества как «кареты скорой помощи» для поддержки попавших в беду. Уже вскоре обнаружилось, что «нельзя руководствоваться холодными статьями устава, приходилось помогать исключительно не членам Союза, а нуждающимся евреям-беженцам не только из России, но и других стран – и не только евреям, но часто и неевреям»470И уже в октябре 1920 года в поисках поддержки у немецкого еврейства русские евреи устанавливают контакты с Обществом помощи немецких евреев в лице Пауля Натана и Бернарда Кана471.

Возникновение Союза русских евреев в Германии представляется фактом вполне логичным: его инициаторы стремились сохранить свою среду и традицию, передав их новым поколениям. Участие в благотворительных организациях в России была неотъемлемой частью культурной и общественной жизни русского еврейства, их внутренней потребностью и кодексом этического воспитания в кругу либеральной интеллигенции. Приехав в Германию, эмигранты создали структуры, похожие на те, в которых они принимали самое активное участие в России. Им неоткуда было ждать помощи: став изгнанниками у себя на родине, они и в Берлине были чужаками. Нуждающихся в помощи были тысячи. Нужна была организация, знающая беженскую психологию, знакомая с нуждами, организация, объединяющая людей, близких по духу и культуре.