Читаем Яков Тейтель. Заступник гонимых. Судебный следователь в Российской империи и общественный деятель в Германии полностью

Вопрос об идентичности еврейских беженцев из России – один из самых сложных вопросов для создания портрета русско-еврейской эмиграции первой волны в Германии. Термин «русские евреи» вошел в обиход в Германии, как обозначение еврейских эмигрантов-выходцев из царской России в начале ХХ века. Высланный в 1922 г. из советской России Г. Я. Аронсон, общественный деятель ОРТ и активный соратник Тейтеля по работе в Союзе русских евреев в Германии, в своей статье «В борьбе за гражданские и национальные права» отмечал «обрусение», «слияние» с русским народом, «растворение» в качестве решающей тенденции в формировании русско-еврейской интеллигенции, а также существенное влияние идей просветительства на верхушку русского еврейства, шедших, главным образом, из среды немецкого еврейства»450Здесь, конечно, имеется в виду не слияние с народом как таковое, а, скорее, акультуризация – культурная интеграция еврейства в среду русской интеллигенции как в крупных городах, так и в провинции. В этом контексте процессы, происходившие в кругах еврейской интеллигенции России и Германии, развиваясь с разной интенсивностью и временными разрывами, сходны и определяемы, именно как «культурная интеграция», или Akkulturation451Свет знаний и культуры городов манил первое поколение русско-еврейской интеллигенции намного больше, чем трепетная лучина местечка.

Говоря об идентификации русского еврейства в эмиграции, Марк Раев, американский историограф русско-еврейского происхождения, в письме к автору этих строк писал: «…мне представляется, что среди эмигрантов из России после революции и Гражданской войны, главный признак был, скорее всего, религиозный. Многие совсем не были двуязычными, кое-кто из неверующих тоже считал себя евреем по происхождению, т.е. принимал идентитет, навязанный другими»452Среди еврейских эмигрантов из России были как неверующие, так и евреи, принявшие христианство, и те, кто сохранил светское отношение к еврейским традициям семьи и народа. Здесь важно упомянуть и еще об одной характеристике, которую Марк Раев считал важной для идентификации русско-еврейских эмигрантов, прежде всего, как большой группы интеллигенции: «…Другие европейские страны не знали такой общественно-культурной «формации» и поэтому, несмотря на большую степень ассимиляции, не получали доброжелательного, встречного отклика от носителей национальных культур»453Эта «формация» в 20-е годы ХХ века привнесла и сохранила на чужбине практически все культурные, просветительские и образовательные сообщества и институции, действующие в дореволюционной России. Одной из присущих ей черт было стремление сохранить русский язык и культуру. Другой – стремление сохранить общность социально-культурных связей, традицию солидарности и взаимопомощи, причем вне национальных ограничений. Присяжный поверенный или врач, коллекционирующий книги на иврите и идише, основавший в своем родном городе несколько библиотек, школу и пару приютов, любитель русского театра, завсегдатель философского кружка, член нескольких благотворительных обществ от Ковно до Санкт-Петербурга – таким мог быть портрет русско-еврейского эмигранта в Берлине.

Яков Тейтель в интервью берлинской газете «Руль» летом 1929 года отмечал: «С большим удовлетворением я вижу, какое важное значение уделяется русскому образованию в семьях пожилых беженцев. В Бреслау я познакомился с семьей, которая покинула Россию в 1905 г., они с большим интересом читают русскую классику. В семье лейпцигского меховщика454 мне с гордостью рассказывали, что старшая дочь знает русский, а младший сын начинает его учить»455Большинство русских евреев, представителей просвещенной интеллигенции или предпринимательских слоев говорили на русском языке, многие знали французский и немецкий, идиш был популярен преимущественно у выходцев из местечек, иврит – у выходцев из религиозных семей. Русский язык еврейских эмигрантов также не характеризовался однородностью: одесский юмор, украинские диалекты и идишские обороты дополняли эмигрантский речевой колорит.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары