Яков Тейтель. Заступник гонимых. Судебный следователь в Российской империи и общественный деятель в Германии

В первое время возникновения аграрных дел особые присутствия выносили много обвинительных приговоров. Затем стали практиковать следующую систему: дабы овцы были целы и волки сыты, решено было по каждому аграрному делу признавать виновными известный процент подсудимых; например, из пятидесяти – пятнадцать или двадцать, смотря по характеру дел и, в особенности, по настроению и положению дворянства в уезде, где происходил суд. Так, например, в дворянском уезде – Сердобском, – где находились имения бывших министров Дурново, Акимова и иных родовитых дворян, процент обвиненных был выше, а в Новоузенском и Кузнецком уездах, где предводителями дворянства были люди, не особенно дорожившие ложно понятыми интересами дворянского сословия, не стремившиеся к обвинению аграрников во что бы то ни стало, процент осужденных оказывался гораздо ниже.

Интересно было наблюдать предводителей дворянства первое время после 1905 года и в последующем. В первое время они вели себя как-то робко, с оглядкой, не знали, какой системы им держаться, – гордой ли, вызывающей, требующей мести, или противоположной, покаянной, и признавать, что в прошлом было много упущений со стороны господствующего класса, не заботившегося о просвещении народа и о его материальных благах. В последующие годы многие из предводителей дворянства забыли уроки прошлого и стали подтверждать печальную истину, что уроки истории игнорируются именно теми, кому следовало бы их знать. Господствующий класс забыл урок, данный ему в 1905 году. Больно и смешно было слышать рассуждения представителей высшего сословия о причинах возникновения тогдашних беспорядков, которые приписывались козням и пропаганде земских учителей и учительниц. А между тем, даже в этом особом присутствии довольно краткие объяснения подсудимых и свидетелей по аграрным делам давали причинам возмутительных аграрных преступлений иное, более верное освещение. Причины – большей частью, если не всегда, – были экономические, малоземелье, – и, конечно, превалирующее значение имела некультурность, темнота народных масс.

Рядом с вышеописанными мною особыми присутствиями, часто судившими аграрников, учреждены были ad hoc362 военно-полевые, просто военные и особые присутствия при судебных палатах для политических дел. К великому моему удовольствию, я в этих судах участия не принимал. Окружные суды не ведали политическими делами. Однако всё-таки раза три или четыре я имел касательство и к таким делам.

В Саратовском окружном суде было два уголовных отделения: первое, в котором я работал, и второе. Наше отделение было менее выгодное в смысле «прогонов», так как почти полмесяца каждый из нас проводил в Саратове на городских сессиях, а члены второго отделения всё ездили да ездили. Но зато во втором отделении сосредоточены были все распорядительные дела: разрешение пререканий между судебными следователями, уездными членами судов с земскими начальниками по вопросу о подсудности дел. Это же отделение производило освидетельствование умственных способностей обвиняемых, находящихся на испытании в больницах и психиатрических лечебницах. По таким вопросам, если, за отсутствием членов второго отделения, распорядительное заседание не могло состояться, для пополнения состава присутствия приглашались члены нашего отделения. Раза два или три мне приходилось участвовать в освидетельствовании юношей, обвинявшихся в политических преступлениях. Один случай врезался мне в память, и я не могу спокойно говорить о нем. Не помню, в котором году, кажется в 1907-м, в Саратове, в квартире некоей Ананевой или Ананиной был произведен обыск, по поводу взорвавшейся бомбы: в числе задержанных оказался ее сын, юноша семнадцати или восемнадцати лет. Он был привлечен к ответственности, и на предварительном следствии возник вопрос о нормальности его умственных способностей. Если такой вопрос возникает на предварительном следствии, следователь должен был собрать все данные для его выяснения, не страдали ли душевным расстройством родители или другие родственники подследственного, освидетельствовать его через врача и затем поместить на испытание в психиатрическую больницу. Дело отсылается в окружной суд, который по истечении некоторого времени на распорядительном заседании производил освидетельствование обвиняемого через врачебного инспектора, городового врача и специалистов-психиатров <…>.

Доктор Муратов, наблюдавший обвиняемого в психиатрической больнице, ознакомившись с материалами предварительного следствия и расспросив подробно как обвиняемого, так и его мать, дал заключение, что обвиняемый психически ненормален. Врачебный инспектор Иванов, вообще не отличавшийся мягкостью, опасаясь, с одной стороны, нареканий со стороны высшего начальства, интересовавшегося политическими делами, а с другой – не решаясь высказать мнение, резко противоположное авторитетному заключению Муратова, заявил, что Ананин «полунормален». Городской врач Субботин, подчиненный Иванову, долго колебался и, наконец, тоже остановился на «полунормальности».