Яков Тейтель. Заступник гонимых. Судебный следователь в Российской империи и общественный деятель в Германии

Рядом с домом губернатора помещалось присутствие по городским и земским делам. В тот день там происходило заседание под председательством губернатора. В нарушение всех правил этикета, я отправился туда и решил во что бы то ни стало повидать Татищева. Вызвал присутствовавшего на заседании товарища прокурора К. Н. Гололобова390Поведал ему о своем положении и о страданиях несчастных экстернов и попросил узнать у Татищева, когда я смогу повидать его, так как дело серьезное. Гололобов спросил Татищева и, вернувшись ко мне, сказал, что заседание скоро кончится и Татищев примет меня дома. Я отправился к себе и, сев у окна, стал караулить, когда выйдет Татищев. Окружен я был всей молодежью, ожидавшей решения своей участи. Обедать я не мог – боялся упустить губернатора. Наконец, он показался. Я пошел к нему. Татищев, вероятно, готовился к обеду и был не в особенно хорошем настроении. Он уже знал о цели моего прихода и выказал удивление, что на него возложены обязанности, входящие в компетенцию ведомства просвещения. Я просил его ответить директорам, что с его стороны не имеется препятствий к допущению евреев к экзаменам. Он, улыбаясь, сказал, что такого ответа он дать не может и показал уже готовый ответ. Редакция последнего мне не понравилась, по моему настоянию Татищев несколько изменил ее, при мне бумага была отослана директорам.

Вечером я отправился к Каттерфельду, и он – надо отдать ему справедливость – с большим риском для себя, воспользовавшись неясностью ответа губернатора, допустил евреев-экстернов к экзаменам. Его примеру последовали и другие директора. На другой день эти же юноши, в повышенном настроении, были у меня, чтобы поблагодарить. Я видел, как Татищев, стоя у окна своей квартиры, показывает кому-то на группу веселых юношей, выходящих из моего дома.

Как-то раз, в беседе со мной, губернатор Татищев рассказал, что в 1905 году, когда он был губернатором в Вильне (ныне Вильнюс – Е. С.), во время беспорядков он призвал местных евреев, почтенных людей, порекомендовал им повлиять на еврейскую молодежь, так революционно настроенную, и был удивлен, что старики-евреи не имеют влияния на своих детей. Я ему повторил то, что давным-давно известно: революционное настроение молодежи зависит от отношения к ней правительства.

– Вот, – сказал я, – хотели выбросить за борт около тридцати юношей; хорошо, что вовремя остановились. А ведь куда они пошли бы? Какие чувства были бы у них к правительству, так бесчеловечно поступившему с ними? Конечно, все они были бы оппозиционно настроены, обозлены, и можно ли удивляться, если такие юноши будут стоять во главе разных антигосударственных кружков и организаций.

Опасение администрации и прокурорского надзора, что я пущу слишком глубокие корни, послужило причиной того, что, в конце концов, я вынужден был совершенно оставить Саратовскую губернию.

Мой уход из суда

С 1880-х годов, как я сказал выше, евреев перестали принимать на службу по судебному ведомству. После смерти члена суда Дилона, судебного следователя Троцкого и принятия православия членом суда Вербловским, по судебному ведомству остались два еврея: Яков Маркович Гальперн391 и я. Гальперн начал и закончил службу в центральном управлении Министерства юстиции и достиг там высоких чинов: получил пост вице-директора Второго департамента. Таким образом, по магистратуре остался я один; я и считался единственным судьей-евреем. Это мозолило глаза многим. Еще когда я был судебным следователем в Самаре, в известном журнале князя Мещерского «Гражданин»392 была помещена заметка, в которой указывалось на недопустимость того, чтобы в христианском государстве еврей производил следствие над православным. Если единомышленники князя Мещерского возмущались существованием еврея-следователя и судьи, то, с другой стороны, люди либерального образа мыслей находили полезным, чтобы евреи занимали такие места. Кажется, в 1910 году, когда я был у Анатолия Федоровича Кони, он сказал мне:

– Я очень рад, что вы продолжаете служить в качестве судьи, считаю это очень полезным для евреев. Ведь Щегловитову можно указать, что при всем его отрицательном отношении к евреям, он всё-таки должен признать, что евреи могут быть достойными судьями.

По всей вероятности, Щегловитову неоднократно на это указывали, и он стал принимать меры, чтобы, наконец, освободиться от еврейских элементов в Министерстве юстиции. Летом 1910 года Гальперн, встретившись со мной в Витебске, сказал, что весной в министерство приехал прокурор Саратовской судебной палаты А. Миндер393 и на вопрос, куда он идет, ответил, что идет к министру с докладом о моей деятельности и будет настаивать на оставлении мною Саратова.