Яков Тейтель. Заступник гонимых. Судебный следователь в Российской империи и общественный деятель в Германии

В доме Г. Э. Вейнштейна430, члена Государственного Совета, устраивались собрания. На них бывал и принимал участие в прениях поэт Бялик431, общественная деятельница Надежда Львовна Сакер432 и ее сестра.

На собраниях я делал доклады, выяснял программу нашей деятельности; организован был комитет и приступили к составлению.подписного листа обязательных взносов. Подписка не обещала блестящих результатов. Одесские богачи, по-видимому, не привыкли щедро жертвовать на общееврейские дела! Меня это обстоятельство не тревожило. Вейнштейн, Сакер и другие обещали энергично работать. Я был уверен в успехе.

Вейнштейн обещал поехать в Херсон и некоторые другие города и там агитировать в пользу нашего дела. Действительно, спустя недели две я получил от него телеграмму из Херсона, в которой он сообщает о большом сочувствии нашему делу, как в Херсоне, так и в других городах. Радовало вдумчивое отношение многих к нашему делу. Привлекли мы к нему двух ученых математиков – приват-доцентов местного университета, – С. О. Шатуновского и В. Ф. Кагана433, которые часто бывали за границей, хорошо были знакомы с положением русской учащейся молодежи и на заседаниях рисовали это положение, доказывая необходимость энергично работать в этом серьезном вопросе.

Был я на могиле отца и на братской могиле жертв погрома. Помню, что под влиянием впечатлений, вынесенных мною от вида братской могилы, от рассказов о жестокости погромов, я решил посетить выразителей дум и печали еврейского народа, писателей Абрамовича, Фруга434 и Бялика. Так приятно вспомнить о посещении мной этих писателей, что нахожу возможным прервать рассказ об организации одесского комитета и поговорить об этих писателях.

С Абрамовичем (Мендель Мойхер-Сфорим) я познакомился в Женеве, – не помню, в 1906 или 1907 году, – у проживавшего там известного писателя Рабиновича (Бен-Ами). Высокий, стройный, убеленный сединой Абрамович производил очень приятное впечатление. Старик Абрамович беседовал с нами о России, о русских евреях, об освободительном движении 1905 года, об искупительной жертве, которой всегда является еврейский народ. В светлое будущее народа Абрамович верил и на эту тему он со мной беседовал в Одессе. Он вполне сочувственно отнесся к нашей задаче, но, конечно, активного участия он не мог принимать из-за своего очень преклонного возраста.

Фруга я давно знал. Когда он жил в Петербурге в 80-х годах, он записался, чтобы иметь право жительства, в лакеи к покойному Варшавскому. Когда я пришел к Фругу, он спал. Узнал я, что он вследствие болезни уже несколько месяцев не встает с постели. Познакомился я с его женой. Она хотела разбудить Фруга, но я воспротивился и ушел. В тот же день я получил от него письмо, в котором он высказывал сожаление по поводу несостоявшегося свидания. К моему большому огорчению, через два года, будучи на Кавказе, я узнал, что Фруг умер в крайней бедности, оставив семью без всяких средств к существованию. Я собрал несколько тысяч для образования фонда на издание его сочинений.

От Фруга я направился к Бялику. Необычайная скромность. Он, как в беседах со мной, так и на собраниях у Вейнштейна, высказывал свое горячее сочувствие к нашей задаче и обещал свое личное участие в этом деле.

Из Одессы мы уехали в Петербург, где должен был состояться съезд делегатов вновь открытых комитетов. На съезде были представители Москвы, Риги, Киева, Екатеринослава. За отъездом Винавера председательствовал Генрих Борисович Слиозберг. Заседания съезда происходили в доме М. А. Гинзбурга. Съезд, одобрив нашу деятельность, просил нас всех продолжать нашу работу, ручаясь за горячее сочувствие всего еврейского народа к нашему делу.

Из Петербурга я с женой поехал в Минск, с тем, чтобы оттуда ехать в Варшаву и Берлин.

Минск! Как много это слово говорит мне. Учился я в Мозырской гимназии Минской губернии. Минск был для нас столицей. Из Минска приезжали губернатор, окружной инспектор и другие власти. В Мозырской гимназии было много минчан, и моя первая платоническая любовь была связана с Минском.

Среди моих товарищей по классу самым интимным другом моим был Цукерман.

Он нам очень много говорил о своей кузине, показывал ее карточку. Я и все мои товарищи по классу (был я тогда в 4-м классе) влюбились заочно в его кузину, в особенности я пылал к ней пламенной любовью. Я всё мечтал побывать в Минске и увидеть ее.

В 1875 году я проездом был в Минске, виделся с Цукерманом, окончившим к тому времени Петербургскую медицинскую академию. Хотел я повидать и его кузину, но ее тогда в Минске не было. Так я ее и не увидел.

В Минске на вокзале нас встретили два старца, Г. Я. Сыркин и Д. М. Мей-чик435.