Яков. Воспоминания (СИ)

Александр Францевич осмотрел Анну и не нашел в ее состоянии ничего опасного, лишь легкую контузию и последствия сильного потрясения. Впрочем, он предупредил, что, учитывая только что перенесенную болезнь, ей следует поберечься и отдохнуть пару дней. Анна Викторовна, уже совсем овладевшая собой, пообещала ему это, улыбнувшись.

Петра Ивановича, у которого оказалась сломана рука, и оглохшего Ребушинского доктор забрал в больницу, велев Коробейникову проследить, чтобы останки Серебрякова отправили в мертвецкую.

А меня, взглянув пристально, доктор Милц попросил заехать к нему после того, как отвезу Анну Викторовну домой.

Добравшись до Мироновых, я передал Анну Викторовну родным, выслушав неизбежную порцию обвинений от ее матушки, а пуще — от тетушки. Анна пыталась было меня защищать, но ее никто не слушал. В результате она расстроилась до слез, и дело шло к громкому скандалу, но вмешался Виктор Иванович, мгновенно наведший порядок. Он отправил Анну отдыхать, как и рекомендовал доктор, урезонил Марию Тимофевну и ее сестру, а затем подступился ко мне с расспросами. Адвоката Миронова крайне интересовало случившееся, а также он был весьма обеспокоен тем, куда я дел его брата, уехавшего в моей компании.

Рассказав крайне встревоженному Виктору Миронову о том, что случилось, а также и о том, что его брат пострадал, я подвез его до больницы. Петр Иванович был уже в порядке, слава Богу, хотя руку ему пришлось зафиксировать. Впрочем, своим ранением он даже гордился.

Оставив братьев Мироновых, я отправился в царство доктора Милца. В глубине души меня чрезвычайно беспокоило его приглашение. Чудилось, что он позвал меня, чтобы рассказать что-то наедине, и что с Анной все вовсе не так хорошо, как он пытался это представить.

Но все оказалось иначе. Едва я вошел, как доктор, кивнув удовлетворенно, молча достал бутылку коньяку и налил мне сразу полстакана. Никогда не испытывал я такой благодарности, как в этот момент. Черт с ней, с работой, справится там сегодня Коробейников. А я сейчас просто посижу с доктором и расскажу ему всю историю. И успокоюсь заодно. Сейчас, когда все закончилось относительно благополучно, меня, как обычно, накрыло последствиями. Взбесившееся воображение рисовало картины одну страшнее другой. Так что хороший коньяк, а пуще того, хороший собеседник мне были просто необходимы. И Александр Францевич в этом качестве был абсолютно вне конкуренции.

На следующий день в мой кабинет пожаловал господин полицмейстер. Был он неожиданно тихий и расстроенный. Видимо то, что один из его подчиненных оказался убийцей, огорчило Николая Васильевича до крайности.

— Да, — вздохнул Трегубов. — А ведь он и меня обвел вокруг пальца. С такими рекомендациями поступил. О сыне рассказывал, который от болезни умер. Так что все-таки случилось? — спросил он, с благодарностью принимая из моих рук чашку с чаем. — Господин Ребушинский такие страхи рассказывал!

Я скрипнул зубами. Про Ребушинского я даже слышать сейчас не мог, а про его рассказки тем более.

— Да ничего сверхъестественного, — ответил я. — Скопление газов, произошел взрыв. Серебряков сразу и скончался. А Петр Иваныч, спасая Анну Викторовну, даже ранение получил.

— Хороший человек, — отозвался Николай Васильевич, — правда, со своими завихрениями, но кто без них? Так зачем Серебряков дьякона убил?

— Серебряков приходил к дьякону так же, как к Мазаеву, узнать о секрете иконы, — пояснил я. — Видно, в процессе разговора увидел на стене план кладбища. Такой же план был изображен на иконе в ногах святого. Он понял, что клад находится на кладбище, и то же самое, видно, знал дьякон. Это и решило его судьбу.

— Душегуб взбесившийся, — тяжело вздохнул Трегубов. — Из-за смерти сына совсем разум потерял. Но что самое занимательное во всей этой истории, что господин Ребушинский вместе с Анной Викторовной солидный процент от клада получит.

— Да, кому-то везет, — усмехнулся я.

Дверь распахнулась, и вошел Антон Андреич.

— О, а вот и господин Коробейников, — оживился полицмейстер. — Под Вашим присмотром каким орлом стал!

— Рад стараться, — отозвался мой помощник, слегка встревоженный непривычной похвалой начальника.

— Да, — протянул Трегубов задумчиво, все еще не в силах уйти от мыслей о незаслуженном везении Ребушинского, — процент солидный…

— Что? — переспросил Коробейников.

— Ничего! — строго осадил его полицмейстер и, обратившись ко мне, добавил: — Вы объясните Вашему орлу, чтоб он был порасторопнее во время наружного наблюдения и не упускал преступника в самый критический момент.

— Исправлюсь, Ваше Высокоблагородие, — вытянулся в струнку Антон Андреич.

На этом начальство покинуло наш кабинет, позволив нам наконец расслабиться. Нас ждала работа, и было ее немало.