Яков. Воспоминания (СИ)

Вернувшись в управление я узнал, что Коробейников задержал Кондратьева. Прочитав в суде материалы дела, он сделал абсолютно правильный вывод, до которого я сам почему-то не додумался, что, оставшись вдовой, Вера Кулагина взяла непутевого братца к себе в дом. Он и был тем самым ее управляющим. Я ведь еще хотел разузнать о нем побольше, но забыл за делами. А Коробейников, поняв что к чему, не стал тратить время на то, чтобы искать меня, а взял городового и немедля отправился к дому Кулагиных. И, как выяснилось, весьма вовремя. Кондратьева они застали выходящим из дома с чемоданом. Он попытался сбежать, но его поймали, разумеется. И это была огромная удача. Потому что Изварин ни за что не дал бы показания против своего тестя, рассчитывая на его помощь и защиту. А вот Кондратьеву надеяться было не на кого. И он с удовольствием дал показания и против Изварина, и против Персианова, желая получить хоть малую толику снисхождения за сотрудничество со следствием.

Позже в управлении я допрашивал Изварина в присутствии нашего полицмейстера. Мне требовалось полное содействие моего начальника для дальнейших шагов, и я намерен был его получить, убедив господина Трегубова железными доказательствами, имеющимися в моем распоряжении. Изварину уже оказали медицинскую помощь, и, хотя ходил он с трудом, жизни его ничего не угрожало. Видимо, поэтому, а также потому, что чувствовал за собой поддержку всесильного тестя-прокурора, поначалу он вел себя нагло и вызывающе. Впрочем, меня это не волновало. Он стрелял в меня на глазах у множества свидетелей, и спасти его от каторги не могло уже ничто. Да и доказать то, что он убил Веру, я тоже смогу. Как и его причастность к убийству Матвея Кулагина.

— Вот эта пуля извлечена из моей пролетки, — рассказывал я ему, выкладывая доказательства на стол. — Эта из тела госпожи Кулагиной, а эта отстреляна из револьвера, с которым я Вас взял. Во всех трех случаях стреляли Вы. Так что единственная возможность облегчить свою участь, это сотрудничать со следствием.

— Спрашивайте, — сказал Изварин, понимая, что при таких доказательствах шансов у него нет.

— Вы помогали прокурору в махинациях? — загремел голосом Николай Васильевич.

Да уж, это дело — звездный час для нашего полицмейстера. Доказать преступную схему с участием городского прокурора удается не каждому. Я с удовольствием отдам господину Трегубову все лавры по этому делу, мне они ни к чему. Я добился именно того, чего хотел — разоблачил преступников, прикрывавшихся именем закона.

Изварин молчал, не желая, видимо, давать показания против тестя.

— В соседней комнате уже идет допрос Писаря, — сообщил я ему. — В его саквояже обнаружили фальшивые векселя. Деваться ему некуда, и он уже дает показания против Вас и прокурора. Так что говорите, отмалчиваться-то бессмысленно.

— Да, — ответил наконец Изварин. — Городской голова понял, что некоторые имущественные споры прокурор разрешает за взятки. Также он узнал обо мне и о Писаре. Писарь уговорил свою сестру, Веру Кулагину, отдать нам эти бумаги.

— Это и развязало Вам руки, — понял я, — и Вы убили Кулагина.

Вот что имела в виду Вера, когда раскаивалась перед смертью. Она поддалась на уговоры брата и выкрала бумаги. И тогда ее мужа убили, а возлюбленного осудили за это убийство, отправив на каторгу.

— Вы пришли к нему вечером и убили ножом, — сказал я Изварину, чувствуя, как закипаю от гнева, — а через полчаса появились там по вызову с полицией. Вы знали, что у его брата трость с клинком, и обмазали его кровью.

— Ну это чушь, — ответил Изварин, — я не убивал Кулагина. У Вас нет доказательств!

— Ошибаетесь, — сказал я ему с усмешкой. — В ту ночь на крыше сидел неудачливый любовник, который все видел. Он видел, как Вы вошли в дом и вышли из него за полчаса до того, как Вы появились там с полицией.

— Ох, какой позор, — простонал вдруг Николай Васильевич, весьма вовремя сбивая меня с накала гнева. — Какой позор! Какой срам! На всю губернию, да что там, на всю Империю! Немедленно арестовать прокурора, — приказал он мне официально, поднимаясь из-за стола. — Произвести обыск. А этого, — он взглянул на Изварина с отвращением, — в камеру.

Дежурный помог Изварину подняться и опереться на костыль, а затем весьма жестко выволок его за дверь.

— Яков Платоныч! — взял меня за плечи Трегубов. — Дорогой вы мой Яков Платоныч! Какое мы с Вами дело свалили! Какое дело!

Терпеть не могу подобные сцены, легче сквозь землю провалиться. Я понимаю, что Николай Васильевич чувствует себя виноватым передо мной, да и благодарность его сейчас неизмерима. Еще бы, я ж его сделал героем, освободившим город от сетей преступного прокурора. И я с удовольствием подарю ему всю славу до капли, но нельзя ли избавить меня от подобной вот неловкости?!

— Господи! — продолжал полицмейстер, слава Богу, хотя бы отпустив меня. — Прокурор города, уважаемый человек! Столько лет, а?