Яков. Воспоминания (СИ)

— Вы что? — сказал я ему, едва сдерживаясь, чтобы не схватить за ворот и не потрясти как следует. — С ума сошли?! Вы понимаете, что подвергли опасности не только свою жизнь, но и жизнь Анны Викторовны!

— Я хотел, как лучше. Вас не было. Я… — начал, запинаясь оправдываться Коробейников.

Мой гнев взял-таки верх. Я ухватил его за пальто:

— Я вышвырну Вас из полиции! Извольте точно исполнять мои указания! — я почти орал на него, выпуская наконец-то весь свой страх и гнев и встряхивая его на каждом слове. — Если я Вам сказал ждать в управлении, нужно ждать в управлении!

Я выпустил пальто Коробейникова и отвернулся. Хватит. Нужно успокоиться, взять себя в руки. Что это я, право слово!

-Анна Викторовна прибежала, — продолжал виновато оправдываться Антон Андреич, — сказала, Морель тут…

— А зачем Вы ее с собой потащили?! — взвился я снова.

Коробейников взглянул на меня с некоторой даже обидой:

— А она что, слушает кого?!

Здесь он был прав. Если уж ни мне, ни родному отцу не удается удерживать эту неукротимую особу от поиска приключений, то Коробейникову эта задача точно не по плечу. И вполне можно предположить с изрядной долей достоверности, что не пойди он с ней, Анна, ничтоже сумняшеся, отправилась бы ловить Мореля в одиночку. Так что все могло окончиться куда хуже.

Я посмотрел на Антона Андреича. Он стоял с виноватым и совершенно несчастным видом. На меня даже и не смотрел. И, видимо, мысленно уже прощался с любимой работой.

— Нарекание Вам на первый раз, — я сунул Коробейникову его пистолет, который отобрал у Мореля. — В следующий раз уволю.

Развернулся и пошел по улице в сторону управления, провожаемый изумленно-радостным взглядом Антона Андреича.

Он еще немного помедлил, видимо, не веря, что гроза миновала, и побежал меня догонять.

Пока Морелю оказывали медицинскую помощь, я ещё раз допросил Алексея Елагина и выяснил, кто был сообщником Мореля в Затонске. Алексей рассказал про появившуюся в его жизни недавно очаровательную Дарью. Правда, он так и не поверил, что она могла быть сообщницей преступника. Видно было, что молодой человек влюблен без памяти и просто не способен поверить дурным словам в адрес возлюбленной. Впрочем, он согласился рассказать нам, где она проживает, чтобы мы могли с ней побеседовать и убедиться в ее невиновности.

Дарьи дома не оказалось, и мы разыскали хозяина снимаемой ею квартиры, чтобы он открыл нам дверь.

— Странно, — сказал он, впуская нас, — я не видел, как она уходила!

Мы с городовыми осмотрели комнату. Открытая бутылка вина и фрукты на столе. Два бокала, из которых явно кто-то пил. Разворошенная двуспальная кровать. И высовывающаяся из-под кровати женская рука. Ничего странного, что он не видел. Потому что она и не уходила.

Мы отправили тело в мертвецкую, а сами продолжили осмотр. Но более квартира Дарьи нам никаких сведений не дала.

Следующее утро я начал с визита к доктору Милцу. Мне не терпелось узнать, что поведало ему тело Дарьи.

Доктор только что окончил вскрыти, и готов был поделиться со мной своими находками:

— Я внимательно ее осмотрел и следов насилия не нашел. Полагаю, она была просто отравлена.

— Тело, однако, нашли под кроватью, — сообщил я Александру Францевичу, — и она, явно, не сама туда забралась. Выглядело все так, будто ее туда затолкали уже мертвую.

— А смысл? — Удивился Милц. — Я не вижу в этом логики.

— Ненависть, — пояснил я ему. — Там было два бокала, и Морель явно ее перехитрил. Наблюдал ее агонию, а потом наказал ее. Демонстрация власти.

Доктор Милц от таких рассуждений поморщился и тяжело вздохнул:

— Если все так, как Вы говорите, Яков Платоныч, то мир просто сошел с ума. Nec plus ultra. Дальше некуда.

И он снова тяжел вздохнул, возмущаясь несовершенством мироздания.

Поле визита к доктору Милцу я вернулся в управление. Там я застал весьма довольного господина Увакова, собирающегося отбывать в Петербург вслед за отправляемым туда же Морелем.

— Благодарю Вас за помощь, Яков Платоныч, — бодро сказал он мне, — приятно было с Вами снова поработать.

— Милости просим, Илья Петрович, — улыбнулся я ему в ответ.

— Мне искренне жаль, — сказал Уваков, — что Ваша карьера в Петербурге была так внезапно прервана. Вижу, хватку Вы не потеряли. Лихо Мореля раскрутили!

Я усмехнулся. Вчера мы допрашивали Мореля полночи. Он был нагл и был упрям. А я был зол. Слишком зол, если честно. Но именно моя злость и ненависть к Морелю и сыграли решающую роль в том, что он все-таки раскололся хоть в чем-то.

— Да что уж, — отмел я сомнительный комплимент.

— Да, — продолжал Илья Петрович. — Благодаря Вам мы получили его признание в убийстве Дарьи. Хотя кто бы мог подумать, что такой подонок способен потерять самообладание от ревности.

— Не смог он смириться с тем, — предположил я, — что его женщина вышла из-под его власти. Видно, такой характер.

И я протянул Увакову руку:

— Прощайте!

Он ответил на мое рукопожатие, кивнул в ответ и пошел к двери. И уже у самых дверей вдруг остановился, обернулся ко мне, посмотрел пристально:

— Яков Платоныч! В Петербург-то не тянет? Скучно здесь, поди?