Яков. Воспоминания (СИ)

— Я тогда решила застать их обоих врасплох, — возобновила она свой рассказ. — Накинула я, значит, плащ с капюшоном, чтоб не узнал никто. И пошла к охотничьему домику. Револьвер с собой прихватила, что от мужа остался. Ночь, лес. Мало ли что?

— А говорили, что револьвер в речку выбросили, — попенял я Елагиной.

— Солгала я! — признала она. — Уж не обессудьте, — и продолжила: — Темно было, холодно. Я к домику подошла. А в десяти шагах увидела человека с револьвером наизготовку. Он выстрелил. Промахнулся, слава Богу. Я от испуга выстрелила в ответ. И попала. Невольно получилось. Не хотела я его убивать. Меня муж учил из револьвера стрелять. Любимая была его игрушка.

— Рука у вас верная, ничего не скажешь, — заметил я. — Прямо в сердце попали.

Виктор Иванович решил, видимо, что сказано все, что нужно, и пришел его черед вмешаться:

— Обращаю Ваше внимание, что имеет место случай самозащиты при непосредственной угрозе жизни.

Иван Кузьмич тоже понял, что основная часть дознания окончена, и поднялся из-за стола:

— Мудрено уж больно! Чем сложнее затея, тем меньше шансов на успех!

— Так на этот случай, — пояснил я полицмейстеру, — у Дарьи другой план был. Беременна она была от Алексея. И могла рассчитывать на приличное содержание.

— Беременна? — переспросила Елагина с ужасом. — Откуда Вам это известно?

— Она в сердцах рассказала об этом Морелю, — отговорился я. Упоминать про вскрытие в данном контексте мне показалось неуместным.

Иван Кузьмич тем временем обратился к Миронову:

— Виктор Иванович, как бы то ни было, прошу Вас, помогите Софье Николаевне изложить все рассказанное на бумаге и оформить соответствующим образом. Не сочтите за труд.

— Конечно, Иван Кузьмич, — заверил его Миронов. — Скажите, а что с Алексеем и Владимиром?

— Закончим с формальностями и отпустим их домой. Полиция не имеет к ним претензий, — и, успокоив всех таким образом, наш милейший Иван Кузьмич удалился.

Поднялись и Елагина с Мироновым. Я не собирался задерживать Софью Николаевну. Во-первых, я был уверен, что она и не подумает сбежать. А во-вторых, это ведь и в самом деле была самооборона. Любой суд ее оправдает, и это будет правильным.

Уже в дверях она повернулась ко мне:

— Яков Платоныч! Не говорите ничего Алексею про беременность про эту. Очень прошу.

Я склонил голову, соглашаясь. Мать всегда мать. И более собственной судьбы ее заботит боль сына. Я не скажу.

Спустя три дня мне вновь удалось уделить время для прогулки в парке. И снова я встретил там Анну Викторовну. Мы прогуливались по аллеям, дышали свежим морозным воздухом, и я рассказывал ей о тех последствиях дела студента, которые были ей не известны:

— А Морель в Петербург так и не доехал. Бричку его нашли в полях, на обочине дороги. Ну, а в ней Морель и двое городовых, мертвы.

— Господи! — расстроилась Анна Викторовна. — А кто же их?

Я пожал плечами:

— Подозреваю кучера. Исчез бесследно. А, вот еще! — я достал из кармана газету, передал ее Анне. — Ребушинский написал статью про студента, который пошел на убийство ради денег для своей больной сестры.

Анна Викторовна наклонила голову, чтобы скрыть невольную улыбку. Ей явно импонировало, что студент все-таки оказался не до конца злодеем. Ведь она с самого начала записала его в безвинные жертвы.

— Как он все это выведал? — спросила она меня.

— Не поленился, в Петербург съездил, — улыбнулся я ей. — Ну, и замучил там всех своими расспросами.

— А я вот все время думаю, — сказала Анна задумчиво, — а если бы мне пришлось выбирать, как бы я поступила на месте студента?

Да уж, для нее, любящей весь мир, это была бы неразрешимая дилемма. Дай Бог, чтобы ей никогда не пришлось встать перед таким выбором.

— Не стоит задаваться такими вопросами, Анна Викторовна, — сказал я ей с улыбкой.

Не буду же я объяснять этой юной девушке, что жизнь задает нам подобные неразрешимые вопросы слишком часто. И проблема выбора, порой, очень трудна.

Она повернулась ко мне, взглянула требовательно:

— А Вы, Яков Платоныч? Пошли бы на преступление ради родного человека?

— Нет, — ответил я ей твердо. — Я полицейский.

Она засмеялась чудесным своим смехом:

— Да Вы только так говорите, чтобы от меня отделаться.

Я смотрел, как она улыбается. И против воли проскочила у меня мысль, что я и в самом деле слукавил. Потому что я пойду на все, даже на преступление, ради нее.

Но мысль тут же исчезла, потому что Анна вдруг уставилась очень серьезным взглядом куда-то мимо моего плеча.

— Что с Вами? — тронул я ее за локоть.

Она вздрогнула, будто просыпаясь, взглянула на меня. А потом улыбнулась нежно, махнула рукой:

— Так! Призраки. Игра воображения!

И снова пошла рядом со мной по аллее, улыбаясь.

— И много их там? — со смехом спросил я, подыгрывая.

— Да будет Вам, Яков Платоныч! — привычно, уже без обиды, отозвалась Анна.

— Слишком Вы впечатлительны, Анна Викторовна, — попенял я ей шутливо.

— А Вы так умеете все просто и убедительно объяснить, дорогой Яков Платоныч! — не осталась она в долгу.