«Как ты дерзаешь просить руки моей дочери, не подумав прежде о том, в каком же отношении ты можешь равняться со мною?» — в сильном гневе воскликнул он и, всячески выругав, выгнал Кюндю из дому. Последний, не издав в ответ ни единого звука, вышел и пошел восвояси. Идэльги был человек крутого и дурного нрава. Оставшись один и продолжая гневаться, он рассуждал:
«Ах, этакий мерзавец этот Кюндю! Подумайте только, чем же он равен мне, что вдруг осмелился просить мою дочь? Может ли он равняться со мною по родовитости и происхождению? Да и по видимой наружности чета ли он моей дочери? По силе и удали также не мог бы он стать со мною рядом. Достойны удивления его собственные думы, когда он шел породниться со мною. Или вздумалось ему унижать мое достоинство в расчете на наступающую старость, слабеющую удаль, отсутствие потомства и челяди? Неужели все это уже умалило мою честь и создало такое стеснительное положение?»
Еще пуще вскипел он гневом. Тотчас же вскочив на оседланную кобылицу, поскакал следом за Кюндю. Однако Идэльги не удалось нагнать его в пути, приехал он к местожительству Кюндю. Была летняя пора, люди жили в берестяной
«Ага, попал-таки!» — подумал он про себя. Приехав обратно, видит уже мертвое тело, лежащее посередине шатра, опрокинутое на спину. Стрела угодила как раз в черную печень.
«Этакое ничтожество, получил-таки заслуженное, на что напросился сам!»
И был он рад. Этот случай еще больше нагнал страх на людей, и никто уже больше не решался свататься к дочери Идэльги.
Однажды утром, когда дочь, подоив кобылиц, грелась около шестка, Идэльги заметил, что она стала брюхатой. Вне себя от гнева он подозвал ее к себе. С палкой в руках стал допрашивать, когда, как и от кого могла она забеременеть. Дочь перед отцом держала такую речь:
«Я не смею даже и сказать, от кого я сделалась беременной. Однажды утром, когда ходила за кобылицами, повстречался со мною всадник на лошади безукоризненно белой масти. Шапка на нем была из собольих шкур. Выглядел он весьма нарядным и знатным. Подъехав ко мне ближе, он поздоровался и спросил, не я ли буду именитая красавица, дочь Идэльги-Боотура. Я ответила утвердительно и в свою очередь справилась, с кем имею дело и как его зовут и величают.
«Для тебя я человек неведомый, из дальних краев. Приехал, имея одно на примете: уловил молву о твоей красоте, о твоем славимом имени. Согласна ли ты быть моею женою?»
«Стоя здесь посреди поля, что я могла бы ответить на такой вопрос? Спроси отца, породившего меня, побеседуй с ним. Если он даст согласие, тогда будет видно», — ответила я. Он вторично задал вопрос:
«А если отец изъявит согласие, ты сама что имеешь против того, чтобы выйти замуж за меня?»
«Если отец одобрит, то думаю, что не будет возражений и с моей стороны».
Услышав это, он добавил:
«Следовательно, очень скоро будем мы с тобой мужем и женой. Вот сейчас же я приеду к твоему отцу и сделаю предложение. Старец, услышав мое имя, наверное согласится».
С этими словами, подъехав ко мне вплотную, он притянул было меня к себе и, припоминаю, поцеловал. И в этот самый миг у меня в ушах раздался шум и я потеряла сознание. Что произошло дальше со мной, не помню. Когда же я пришла в себя, заметила, что лежала на земле, утратив стыд. А он, достигнув того, чего хотел, уже вставал. Я говорю ему:
«Как это ты мог так бесчестно поступить со мною, за что так обидел? Ты должен теперь же видеться с моим отцом!»
Он на это возразил:
«У меня нет никакой надобности встречаться с твоим отцом. Цель, ради чего я прибыл, уже достигнута, а иных намерений у меня и не было. Наша встреча не будет без последствий. Ты уже забеременела. В грядущий год ты родишь мальчика, который, не ведая болезни и смерти, вырастет. Вот что дало тебе мое соприкосновение. Знамением моего ребенка будет родимое пятно темного цвета величиной с лист березы на плоскости правой лопатки. Он станет человеком, имя которого всуе не произносят, и будет он предком и людей и скота. Дайте ему имя Аба Уос-Джоргоо».
«Содеянное тобою отец не может не узнать. А, узнав, он не оставит меня в живых. Увези с собой, пусть он возьмет меня там, где настигнет. Как говорится, пока топор падает, полено отдыхает!» — попробовала сказать я.
«Нет, дети здешних мест, возросшие на молоке и сливках, не в силах добраться до моей родины. Она для вас недосягаемо далека».
«Что это за дальний край, недоступный для людей? Скажи тогда, кто ты таков?»
«Зачем тебе знать мое имя, это породит напрасные страхи».