Йалка

– Ну что ты как маленький! Нет времени шутки свои шутить. У отца давление уже третий день. Когда тебя ждать?

В свое оправдание скажу, что у моей мамы удивительная способность важные мысли закапывать в тонне говна. Лучше назвать это белым шумом, но в то утро я не мог думать по-другому. Между рассказом о клиентке, которая одна с тремя детьми после смерти мужа переехала на Аляску, и сплетней про Элину, которая хочет бросить старую мать и заняться карьерой в Москве, была новость о том, что родители, мои родители, собираются уехать навсегда в какое-то аутентичное поселение на той самой Аляске.

Хотелось наорать на маму, но я сдержался. Я шел на работу и слушал, как она обвиняет меня в том, что я плохой сын, плохой нуоли, плохой комик… Как бы я ни обосрался на последнем микрофоне (Леля права), я не готов признать себя неудачником. Что-то внутри еще заставляло дышать и верить, что я обязательно еще выступлю.

Уже поднимаясь в офис, я знал, что завтра вылечу в Архангельск.

В офисе был только Игорь. Иногда после фитнес-клуба, когда у него случался очередной период мании, он приходил пораньше, садился с блокнотом в переговорной, откуда хорошо видно ресепшн, и начинал придумывать. Это могли быть как бизнес-стратегии или идеи корпоративов, так и анекдоты. Игорь сидел за овальным столом, на котором в центре стоял торт. Почему-то я сразу узнал его. Тот самый торт, который тетя Агата испекла для званого ужина. Без продуктов животного происхождения. Его так и не попробовали.

– Натали заболела, – сказал он.

– Мне нужно уехать, – сказал я.

Глава 4

Покупатели двушки родителей нашлись сразу. Титов с папиной работы. Сын вырос, скоро женится, пусть выселяется. Сложно представить переростка Титова-младшего в цветочно-оборочной квартире моих предков. Он мастер спорта то ли по греко-римской, то ли по славяно-горицкой борьбе. Одним словом – бритый богатырь со сломанными ушами и наколками сомнительной символики. Едва ли он хотел жить в нашей квартире, но это лучше, чем ютиться в бараке с родителями и младшей сестрой.

Должно ли меня волновать, что все мои вещи придется выбросить или оставить Титову-младшему для забавы? Пожалуй. Куда больше меня волнует, что я остался без денег, спасибо новой маске, и без угла, куда всегда можно было вернуться. Не волновало это и родителей. В какой-то момент мне показалось, что это новый вид мошенничества. Украсть личность, продать имущество и искать новую жертву. Я не видел родителей год. Не так много, чтобы засомневаться в их адекватности.

В конторе у нотариуса, куда меня отвезли, не успел я бросить сумку, молодая женщина, даже слишком молодая, с нажимом уточняла, мое ли решение отказаться от трети квартиры или от миллиона с лишним в пересчете на деньги. Мама кивала так, что голова ее могла оторваться, я лишь хмуро отвечал. Не мог я быть счастлив. Но я и не старался. Да это и не требовалось. Мама была поглощена процессом так, что в ее речи появились слова «обстряпать дельце», «свинтить за бугор», «расхламиться»… Расхламляться означает избавляться от ненужных вещей. Натали говорила о том, как важно расхламляться, чтобы впустить свежую энергию в жизнь. Мои родители избавлялись от меня. Даже отец был не таким молчаливым, как всегда. Он собирал спиннинги. И даже готов был заплатить за лишний багаж.

– Таких снастей там и не видывали, – приговаривал он, потирая руки.

Я почти готов был заказать молитву Всему Сущему или поставить свечку в церкви.

Чтобы не видеть их возбужденные и счастливые сборы и не натыкаться на стикеры с английскими названиями абсолютно всех предметов в квартире, я вышел побродить по городу. Мне хотелось съездить в деревню, где жили бабушка и дед. Посмотреть на дом, который родители продали, даже не задумываясь о том, что его построил дед, гнул свою спину.

Дом сохранился почти таким, каким я его помнил. Сменили забор. Был дощатый, стал металлический, из-за которого ничего не разглядеть, крыша возвышалась над ним. Дом был выше соседних, дед не любил низкие потолки, хотя жизнь заставила его сгорбиться. Всего три комнаты, но ощущение бесконечного простора. Интересно, сейчас так же?

Я двинулся по улице к реке. В ней купался дед, в ней он заставлял меня плавать. Две железные лодки покачивались и бились бортами друг о друга. Я разулся. Песок был холодным и жестким. Я сел в лодку и смотрел на тихую воду. Хотелось снять маску, вдохнуть уже весенний оживший воздух. Но страх, что в нее попадет песок, не дал этого сделать. Потерпеть всего неделю. Неделя, и я вернусь. Куда? К Андрею? Натали? Стендапу?

Дома меня ждало то, чего я даже не мог себе представить, да и не стал бы. Первое, что я увидел, – это чужие ботинки с кусочками старой грязи. Она старая, потому что в Архангельске давно не было дождей и земля кое-где потрескалась. Я цеплялся вниманием за эти мелочи, чтобы отодвинуть момент встречи. Это как ждать письма от конкурсной комиссии, куда ты отправлял видео со своим выступлением, видеть его в почтовом ящике, но вместо того, чтобы открыть, начать генеральную уборку.