Яма слепых. Белая стена. Рассказы

Случайно Соуза оказался тем, кто принес эту новость в «республику». Некий негр-переписчик из газеты «Политика и Сивил» пригласил его на вечеринку, и он туда собирался. Нет, нет, он чувствовал, что не в состоянии выдержать праздничный вечер в этом же самом доме. В рождественский вечер вспоминается родной край и семья, но о матери думаешь больше, чем о братьях. Кто захочет, тем он устраивает приглашения, это дешево — за тридцать анголаров ужин и танцы до утра.

Перейра и Силверио согласились тут же, тридцать анголаров ни к чему не обязывали, они это и сказали, глядя на Барроса (дочего же нудный тип, хуже монаха, бесит только то, что он держится).

Как они и ожидали, празднество его не заинтересовало.

Он смотрел, как они собирались, надевали элегантные костюмы и рубашки, а Подхалим торопливо начищал им башмаки. Силверио даже купил новый галстук-бабочку синего цвета в крапинку и не уставал любоваться им. С ними ничего нельзя было поделать. Фрейтас улегся на кровать, отвернувшись от всех, а Баррос уселся у «окна грез», как Соуза, который в этот вечер словно помолодел на десять лет.

Вечеринка проходила в Ингомботасе, там были и мулатки. Танцы под проигрыватель, пластинки с медленной музыкой, слушая которую словно погружаешься в сладостную истому, ледяное белое вино, а что дальше — кто его знает. Никогда не знаешь, чем окончится вечеринка с мулатками.

— У вас добром не кончится с этими метисами.

— А ты кончишься в Швейцарии, в какой-нибудь больнице, — ответил возбужденный Перейра, выходя первым и напевая что-то.

Снизу, с улицы, Баррос слышал их удалявшиеся голоса, потом он повернулся к окну и стал смотреть на залив, положив подбородок на руки. На какие-то мгновения луна словно замирала, на мысе виднелись черные листья пальм, в ночи не чувствовалось ни единого дуновения, и небо, усыпанное звездами, источало бархатистый свет. И тишина…

— Во сколько ты уходишь к Альбине? — бросил он в глубь комнаты.

Фрейтас ему не ответил. Тогда он поднялся и подошел к приятелю.

— Спишь?

— Нет.

— Во сколько ты пойдешь к Альбине?

— Сегодня я не иду…

— Поссорились?

— К сожалению, нет.

По тому, как резко Фрейтас качнул головой, он понял, что товарищ нуждается в его обществе.

— Давай-ка сыграем в «семь с половиной». У нас будет свой праздник: выпьем по стаканчику и сыграем несколько партий по десять анголаров, чтобы скоротать время.

Керосиновая лампа на большом столе мигала тусклым желтым светом.

— Плохо себя чувствуешь?

— Нет.

— Думаешь о семье, я знаю. Это проклятая ночь. Не в состоянии сладить с собой, человек сильнее тоскует в одиночестве. Да он и на самом деле один. Если бы мы хоть могли угадать, что там дома…

— У меня нет семьи, о которой я бы беспокоился. Мой отец знать обо мне ничего не хочет.

— Именно это я и думаю. Иди-ка сюда, сыграем… Фрейтас наконец уселся на кровати, потом встал. Был он какой-то вялый. «Наверное, его слегка лихорадит», — подумал Баррос.

— Ну давай!

И он тут же уселся за стол, прибавив пламя в лампе.

— По пять эскудо за партию?

— Ты с ума сошел. Так мы совсем разоримся. Сыграем лишь для забавы.

И Баррос пошел за бутылкой вина и двумя стаканчиками. Сначала он наполнил стакан приятеля, затем свой и стал рассматривать вино на свет. Фрейтас тасовал карты.

— Посмотрим, кто сорвет банк. У Барроса был король.

— Одну закрытую карту, — попросил Фрейтас, показывая уже сданную ему. — Другую… Еще одну… Держи, у меня перебор, мой банк лопнул.

Банкомет перевернул свою карту и стал тасовать колоду.

— Хорошо, если бы и мы могли лопнуть с такой же легкостью, — со злостью бросил Фрейтас.

— Успокойся. Мы уже знаем, что значит прожить здесь тридцать лет до пенсии…

— Дного Као[103] не следовало бы рождаться, — говорил Фрейтас тем же тоном, набирая карты, пока у него снова не случился перебор. — Не хочешь по пять эскудо? Можешь выиграть еще, чтобы поехать в Швейцарию.

Баррос как-то странно на него посмотрел.

— Значит, тебя не только это интересует?

— Скажи, чего тебе надо? Или хочешь подраться со мной? Потерпи, сдачи я тебе не дам. Не сегодня, когда я тебе составляю компанию.

— Мне не надо ничьих услуг. Ты знаешь, что я не люблю одолжений.

Одним глотком он допил свой стакан, еще раз его наполнил и снова выпил с тем же раздражением. Затем поднялся, опрокинув стул.

— Мне надоело, мне надоело все это! Даже Швейцария. Я уже не могу вас слышать с этой ерундой. Мне это все осточертело. То, что ты любишь, появляется лишь в консервных банках. Все законсервировано, даже женщины. И мы должны гнить здесь, чтобы заработать. Отказываешься от жизни из-за пенсии, которую получаешь чаще всего, лишь когда сгниваешь.

— Ты болен…

— Это раньше я болел. А сейчас нет. Я дрянь, но мне надоело все это.

— Сходи к Альбине.

— Я тебе уже сказал, что сегодня ночью не могу. Приехали типы из глубинки, понимаешь? К тому же я не нуждаюсь в твоих советах… И ты меня не карауль…

Баррос встал в раздражении.

— Это ты мне говоришь?

— Кажется, здесь больше никого нет.