Ямщина

Обоз неторопливо тронулся, выполз за околицу Огневой Заимки и скоро истончился, растаял в сверкающей белизне окоема, обозначаясь лишь дальними-дальними, едва различимыми голосами колокольчиков.

Вот и они стихли.

Васька, услужливый и послушный в эти дни, как скромная девица в строгой семье, подогнал Игреньку, вспушил сено в кошевке, пригласил:

– Усаживайтесь, Тихон Трофимыч… Куда прикажете?

– К церкви поехали.

У подножия бугра велел Ваське остановить Игреньку, вылез из кошевки и медленным, неторопким шагом стал подниматься наверх, не отрывая взгляда от красавицы-церкви, которая словно плыла посреди снежных просторов, освещенная искрящимся светом. Ее купол поднимался и парил над округой; стены, опушенные инеем, искрились, а крест, уже поднятый и установленный, горел золотым огнем. И чем ближе Тихон Трофимович подходил к церкви, тем выше она вздымалась в небо, словно вырастала, расправляя стены и купола, как крылья. Он шел, как завороженный, все выше и выше поднимая голову. Возле паперти остановился, отдышался и, перекрестившись, тихо вошел внутрь.

Сквозь высокие окна на пол падали косые солнечные лучи, похожие на золотые прозрачные полотнища, отражались на всем убранстве, на иконостасе, заставляя все вспыхивать, сверкать и переливаться. Тихон Трофимович даже прижмурился от обилия этого света и долго стоял посреди церкви не шевелясь, словно боялся спугнуть эту благодать. На душе было мирно и тихо, светло, как давно уже не было.

Он и не заметил, как к нему подошел Роман, и вскинулся от неожиданности, когда тот тронул его за рукав.

– Доброго здоровья, Тихон Трофимыч.

– А, ты, Роман! Ну, вижу – построил! Прими поклон…

И низко, с трудом сгибая поясницу, поклонился.

– Да зачем мне-то, Тихон Трофимыч, – запротестовал Роман, – не мне, а Богу кланяйся. Его воля на все дела наши.

Тихон Трофимович не отозвался. Выпрямившись, он словно забыл о Романе и долго, не отрываясь, смотрел на иконостас, беззвучно шевелил губами, читая молитву. Роман его не тревожил, тихо стоял рядом, опустив тяжелые, натруженные руки.

Тихо и благостно было в пустой церкви. Пахло строганым деревом и свежей краской. Уходить не хотелось.

После долгого молчания Тихон Трофимович обратился к Роману:

– Как благодарить тебя, мастер?

– А давай об этом не здесь поговорим, Тихон Трофимыч. Поехали ко мне, ты ведь у меня ни разу не бывал. Не побрезгуешь?

– Еще чего, – недовольно буркнул Тихон Трофимович, – поехали.

Они вышли из церкви, спустились с бугра и долго еще стояли у его изножия, любуясь куполом и горящим на солнце крестом.

Васька и тот притих, стащил с головы шапку и перекрестился. А после вез их по улице тихо и неторопко, придерживая Игреньку, чтобы тот не переходил на рысь.

В доме у Романа было чисто и пусто, и так тихо, будто недавно отсюда покойника вынесли. Феклуша неслышно собрала на стол и также неслышно вышла на улицу, оставив Тихона Трофимовича с отцом одних. Молчаливая, с потухшими глазами, она была не похожа на саму себя, и Роман, когда закрылась за ней дверь, кивнул вслед и сразу же сказал:

– Вот какую благодарность у тебя просить хочу, Тихон Трофимыч… За нее, за дочку…

– Погоди, не так скоро, не рви с места, толково говори, по порядку. Я для Феклуши все сделаю.

– Возьми ее отсюда, увези в город. На глазах девка чахнет, а тут еще всякое… Эх, просил же его, как человека просил – отступись! Выпросил! У меня сердце всякий раз заходится, как на нее гляну. Что ты хочешь – родная кровь!

– Взять-то я ее возьму, – безо всякого раздумья сразу согласился Тихон Трофимович, – а польза будет? Может, она еще быстрей там завянет?

– Да хуже не будет.

– Решено, пускай собирается. Вот церковь освятим и поедем.

– Собраться ей недолго, сундуков с приданым грузить не надо. Спасибо, Тихон Трофимыч, уважаю я тебя и выпить желаю за уважение.

– И тебе, Роман, спасибо.

В гостях Тихон Трофимович долго засиживаться не стал, заторопился домой, где еще дел невпроворот было. Роман проводил его до самой кошевки и, прощаясь, поклонился.

– Ну, будет, – сердито прикрикнул Тихон Трофимович, – нашел великого господина! Трогай, Васька, чего рот разинул!

Васька понужнул Игреньку, и тот с места пошел убористой рысью.

Остаток дня Тихон Трофимович провел в мелких хлопотах. Оглядел хозяйство, сходил в лавку, принял отчет у Вахрамеева, терпеливо выслушал Степановну, которая ему уже по третьему разу докладывала все новости, случившиеся за его отсутствие, поигрался с Белянкой, которая все больше и больше его удивляла: умудрилась залезть в карман шубы, и он обнаружил проказницу лишь на улице. Пришлось до лавки и обратно нести ее в кармане. Чудеса в решете, да и только! Втихомолку Тихон Трофимович сам над собою посмеивался, но ему уже не хватало чего-то, если под ладонью не было пушистого, теплого комочка.

На ночь Белянка расчесала ему бороду, улеглась рядом на подушке, замурлыкала, и Тихон Трофимович под это мурлыканье задремал, успев еще напоследок подумать: «Надо же, как Феклушу несчастье перевернуло, не узнать девку… Ладно, отвезу в Томск, глядишь, развеселится. Как она все-таки на Марьяшу похожа!»