Ямщина

– Погоди… Ты никому только не рассказывай, никому, даже маменьке не говори, а тебе я буду рассказывать, мне одному, в самом себе, тяжко носить…

– Да ты о чем речь ведешь? Скажи мне толковей, не пойму я…

– После скажу, мне главно, что не одному знать… А то тяжко… Тяжелей, чем увечность моя теперешняя…

– Митя, не пугай меня, говори сразу!

– Я скажу, только не теперь, как-нибудь после…

Тут застучали двери, послышались голоса – пришли старшие Зулины, а вместе с ними Тихон Трофимович.

Важного гостя усадили в передний угол, подали чай. Из своей светелки спустилась Устинья Климовна, заняла законное место во главе стола и сразу же взяла вожжи в свои руки:

– По какому делу пришел, Тихон Трофимыч? Ты ведь без дела к нам не заглядывашь?

– Без дела, матушка, – отвечал Тихон Трофимович, нисколько не смутившись, – только гулеваны по деревне шарятся, а мне недосуг, вот и хожу – все по делам да по делам…

Тихон Трофимович уже знал про несчастье, приключившееся с Митенькой, и хотел при встрече с Устиньей Климовной посочувствовать ей, но сейчас, увидев, сразу же и понял: не надо никаких сочувствий, лишние они. Старуха – как кремень, ей от чужих слов, пусть и сочувственных, ни жарко, ни холодно. Потому и не стал крутить-вертеть словами, а сразу же и выложил – какая нужда привела к Зулиным:

– Договаривались мы, матушка, как помнишь, обоз снарядить и по рукам ударили, да я вот замешкался, потому как сам не знал – куда мне потребуется. Теперь все уладилось – до Тюмени надо ехать и важный груз обратно доставить; до Тюмени, само собой, тоже с грузом, чтобы порожними не кататься. Вот и пришел спросить – договор наш в силе?

– Долго ты, однако, собирался, мы уж тут всем наотказывали.

Тихон Трофимович развел руками – мол, возразить нечего. Устинья Климовна глянула на сыновей: что скажете?

– Оно, конешно, подряд знатный, – неторопливо заговорил Иван, – да только не можем мы все-то ехать. Митенька – хворый, а из нас кому-то дома надо остаться.

– Ты и останешься, – решила Устинья Климовна.

– Тогда со стороны кого-то подряжать придется.

– Со стороны не надо, а вот сват, сказывали, из извоза вернулся. С им и потолкуйте завтра.

– Да чего уж, матушка, оттягивать, – вмешался Тихон Трофимович, – давай тут и решим, не сходя с места. Сбегать бы к Коровиным, позвать Захара, пусть сюда подойдет.

Послали Марью. Та скоренько оделась и ушла.

Захар был дома. Только что привез из-за Уени стог сена и перекидал его на поветь. Выслушав дочь, он не стал распрягать коня и, разбирая вожжи, сказал:

– Я к сватам поехал, а ты зайди, посиди с матерью, переживает она. Поворкуйте там по-бабьи. Да и малые соскучились. Зайди, зайди…

Едва только Марья переступила порог, как в доме поднялся радостный визг и писк. Младшие облепили старшуху, ластились к ней, а она едва успевала их гладить по головенкам, стараясь никого не пропустить. Мать подождала, когда схлынет первая радость, обняла дочь, поцеловала.

– Раздевайся, проходи, доченька…

В родительском доме Марья пробыла до полудня. Разговаривала с матерью, игралась с младшими и, отобедав вместе со всеми, засобиралась.

– Посидела бы еще, – уговаривала мать.

– Да нет, пора уже, и так замешкалась, – Марья глянула в окно, где уже истаивал солнечный свет короткого зимнего дня, – вон и тятя приехал…

– И посиди, отец тоже по тебе наскучался. Если с дюжевским обозом подрядился, когда теперь увидетесь.

Марья послушалась и осталась. Захар, отправив парнишек распрягать коня, сел за стол, похлебал горячего супа, но видно было, что через силу, и скоро отложил ложку. Заговорил, напрямую не обращаясь ни к жене, ни к дочери, а как бы сам с собой:

– До Тюмени с дюжевским обозом пойдем, я и сваты, – и тут же, без всякого перехода, выложил: – Эх, Марья-Марья, не повезло тебе, поглядел я на зятя-то… Не обижают хоть тебя там? Порядки-то у их монастырские…

– Да что ты, тятя! Они мне, как родные! А Митя… Выздоровеет! Я его выхожу, еще посмотрите!

И столько было звонкой уверенности в голосе, так Марья счастливо улыбалась, глядя на родителей чистыми глазами, что Захару только и оставалось, что тряхнуть головой и перевести разговор на домашние дела.

10

Обоз отправляли через два дня.

Утро выдалось морозным и ярким. Пар от коней, пронизанный солнечным светом, будто золотился. Поскрипывали полозья саней. Мужики незлобиво пошумливали на своих лошадок и в последний раз проверяли, расправляли упряжь. Путь им предстоял сначала до Томска, где надо было взять груз, а после – до самой Тюмени и обратно. Сотни верст по бесконечному тракту, на котором может случиться любая неожиданность. У Тихона Трофимовича под ложечкой сосала неосознанная тревога, и он знал по опыту, что не пройдет она до тех пор, пока не прибудет долгожданный груз в целости и сохранности.

– Ты сомнений не держи, Тихон Трофимыч, – говорил на прощанье Боровой, – все в нерушимости доставим. После царевой службы твоя для меня – семечки, только поплевывай.

– Гляди, не проплюйся.

– Не, мы ученые, битые да ломаные, нам палец в рот не клади – откусим! Ну, до свиданьица.

– С Богом! – отвечал Тихон Трофимович.