Ян и Яна

Но напрасно мальчики прислушивались после каждого своего восклицания — Яна не отзывалась. Тогда они стали искать её. Побежали в одну сторону, потом в другую — девочки не было. Напролом, через чащу кустарников, стали взбираться в гору, дошли до стен старинного замка — и тоже напрасно. Тут они поссорились. Ян едва не избил Пепика.

— Зачем ты издевался над моей сестрёнкой? С чего это ты вздумал обижать маленьких девочек? — спрашивал он, наступая.

— А сам? А сам? — повторял только Пепик, пятясь назад.

Когда Ян оставил его наконец в покое и опять углубился в лес, Пепик некоторое время ещё не двигался с места, ожидая, не позовёт ли его товарищ, а потом забрался в глубокую нишу, образовавшуюся кто знает сколько времени назад в толстой крепостной стене, и там сидел, пока ученики не потянулись по лесной дороге из школы домой.

Но что же случилось с Яной? Уж не заплуталась ли она в самом деле? Ничуть не бывало! Сначала она, забравшись в чащу кустарников, плакала. Она отлично слышала, как мальчики звали её, и видела, как они два или три раза пробежали мимо её убежища, но не отвечала им, потому что они обидели её. Дело в том, что она узнала рычавшего на неё по-волчьи Пепика, а узнав, поняла, что посмеялся над нею и Ян и что никакого волка на дороге не было. И так ей стало горько! Она спряталась от мальчишек, наплакалась и побрела в свою школку. Здесь — уже около полудня — и нашёл её Ян. Он был в высшей степени озадачен, узнав, как сестрёнка обиделась на него. Вот как! Так, стало быть, эта Яна не такая уж несмышлёная малышка! И он решил не издеваться над нею больше.

Это потому, что Яна выросла. А ещё в большей мере потому, что вырос сам Ян.

ЗАБОТЫ

Ну конечно, человек до самого последнего вздоха всё вступает и вступает в жизнь, познавая её с новых сторон. Это особенно верно для тех случаев, когда сама жизнь меняется на глазах, так что новости подстерегают тебя иной раз и в собственном доме и в собственном садике.

Именно так оно и было в семье Зденека Вайчуры.

Старый доменщик начинал, согласно его собственным словам, вторую жизнь. С того дня, как по весенним дорогам прошли советские танки, завод принадлежал теперь не компании богатых акционеров, как это было ещё недавно, а всем гражданам республики.

«Я вложил в этот завод мой капитал, а теперь меня отстранили от управления, со мной не считаются! Это грабёж!» — так кричал Вайчуре, покидая Чехословакию, Гарри Эйсмонд, старик с покрытой белым пушком головой. Доменщик отвечал, что он, Вайчура, вложил в этот завод сорок лет труда — сорок лет жизни! — и с ним никогда не считались. Вот это был грабёж, так уж грабёж!

Много нового было и в жизни Ружены. Дни её заполнялись не только ожиданием получки. Она состояла в каком-то районном женском комитете и ещё в какой-то комиссии, хлопотала об открытии школки в их селеньице и училась в городе Кладно на курсах воспитательниц.

Дети Вайчуры — Ян и Яна — пели не только чешские, но и русские песни: о Москве, о дальних партизанских походах. И это, разумеется, тоже было ново. И это было настолько красиво, что старый доменщик волновался до слёз.

У каждого члена семьи были свои заботы. Но порой усилия всех четверых соединялись вместе. Уверенная, так много поработавшая рука Зденека Вайчуры и маленькая ручонка Яны с прозрачными пальчиками вместе укладывали новый кирпич в фундамент жизни. И это было совсем уже замечательно.

…Было воскресенье. Яна стояла на дорожке посреди садика и с грустью смотрела на деревце, сгибавшееся под тяжестью крупных, румяных яблок. Она думала о том, что яблоки перезрели и если их не съесть, то в них, конечно, заведутся черви. Но яблоки были чужие.

Яна была одна. Папа с мамой уехали на автобусе к знакомым, а Ян побежал с Пепиком смотреть, как тренируют почтовых голубей. Время от времени голубиная стая пролетала над садиком; при этом раздавались свистящие звуки, точно махали в воздухе гибкими прутьями.

«И зачем пану Скралу столько яблок?» — в который раз спрашивала себя Яна. Напрасно силясь решить эту головоломку, она и не заметила, как к садику подкатила на трёх своих колёсах коляска самого Скрала. Скрипнула калитка, и Яна увидела согнутую фигуру в чёрном бархатном костюме.

Яна испугалась так, как если бы она воровала яблоки. Она даже не осмелилась убежать — так она была смущена. С ужасом смотрела она на металлический наконечник тяжёлой палки, которая с каждым шагом всё ближе и ближе, повизгивая, вонзалась в песок.

Но вот пан Скрал свернул с дорожки. Он направился прямо к дереву. Легонько пятясь к дому, Яна уже готова была стрельнуть за дверь, когда старик окликнул её тусклым, прерывистым голосом:

— Эй ты, девочка, как тебя зовут? Хочешь полакомиться?

И Яна увидела огромное яблоко на высохшей ладони пана Скрала.

Она взяла дрожащей рукой яблоко, отступила, подумала и стала осматривать его, поворачивая перед глазами. Самую вкусную часть всякого лакомства, а значит, и самую румяную часть яблока она всегда оставляла на закуску.

Не без сомнения вонзила она зубы в крепкую, сочную, хрустящую массу. Вонзила и зажмурилась от удовольствия.