Ян (не) для Янки

В ладони до треска сжимаю смартфон: говорить с Бельской не готов, да и словами ситуацию не исправишь. Она с родителями следом за Филом поспешно покинула отцовский дом. Оскорблённые, ошарашенные, разгневанные Бельские, уверен, ещё найдут способ мне отомстить за несостоявшуюся помолвку. Чувствую рана на ладони, наспех перевязанная Ириной, снова начинает кровоточить. Ну и фиг с ней! Если не загнулся от разодранного сердца, не помру от небольшой царапины.

– До завтра! – сиплю на прощание и вываливаюсь из салона авто. Несколько шагов, лифт, поворот ключа – до встречи с братом считаные мгновения. Хотя назвать Фила таковым после случившегося не поворачивается язык.

– Филатов! – горло раздирает дикий вой, стоит ступить на порог. – Выходи, гадёныш! Лучше сам!

Но в ответ подозрительно тихо: парень либо спит, либо наконец поумнел и съехал. Наплевав на грязную обувь, бреду в направлении его комнаты, хотя уже сейчас чувствую, что придурка нет дома. Усмехаюсь, представляя, как и он кружит по району на своей тачке, не решаясь вернуться. Впрочем, пустота его комнаты лишь подтверждает мои домыслы: Филатов не возвращался! Тупым молотком в голову упорно стучится и другая догадка: при всей своей сумасбродности Сашка никогда не был трусом и всегда отвечал за свои действия. Значит, не прячется. Значит, с ней!

Волна новой боли, смешанной с какой-то безотчётной ревностью и злостью, сбивает с ног. Мысли пчёлами роятся в голове и нестерпимо жалят: а что, если я ошибся? Что, если Филатов не шутил? Что, если Даяна действительно запала ему в сердце?

Наваливаюсь на стену и ритмично бьюсь об неё затылком: сейчас, как никогда, я завидую Филу! Ему можно быть с Яной, прикасаться, ловить смешинки в её глазах, губами ощущать тепло. А я проклят, не иначе!

Перед глазами туман, в душе ‐ пустота! Ненавижу мать, что своим распутным прошлым обрекла меня на эту вечную боль! И себя за то, что не могу вытравить из сердца образ Даяны.

В диком грохоте крушу всё, что попадается под руки. Комната Фила напоминает эпицентр стихийного бедствия. Но легче не становится ни на секунду.

Уже через десять минут в такси лечу по ночному городу. На самую окраину. К невзрачной пятиэтажке, где почти каждый вечер смотрю в окна на третьем.

Вот и сейчас в них горит свет. Даяна дома, но серебристая тачка Фила возле подъезда, лишь подтверждает, что не одна. Они вместе. Вдвоём. А я здесь внизу, подыхаю от больной ревности, на которую не имею права.

– Парень, выходишь или как?– невзрачный мужичок за рулём разбитого «корейца» скучающе переключает радиостанции и выжидающе смотрит на меня. – Такси стоит, а деньги капают!

Протягиваю тому пару купюр с видами Хабаровска: мне нужна тишина! А сам не свожу глаз с простых занавесок на кухне Даяны.

Я так хотел, чтобы она уехала! Тихонько разочаровалась в городе, во мне и просто вернулась к тётке! Отучилась, влюбилась, вышла замуж, работу нашла по душе. Чтобы забыла обо мне навсегда! Чтобы я смог забыть… Только все мои планы – коту под хвост!

– Не уезжай! – бросаю таксисту, а сам выбираюсь в прохладную ночь. Какого чёрта эти двое снова делают наедине? Почему время тянется так мучительно медленно?

Как долбанный псих шарахаюсь под окнами из стороны в сторону: оторвать Филу голову – сейчас меньшее, что хочу с ним сделать.

Писк домофона и скрип тяжёлой металлической двери разрядом в двести двадцать приводят в чувство.

С улыбкой Чеширского Кота, масляной и довольной, Филатов выскакивает из подъезда. И лёгкой поступью сытого хищника, покручивая в руках ключи от авто, идёт прямо ко мне, словно нисколько не удивлён встрече. Бросаю последний взгляд на окна девчонки, а после с размаху наношу уверенный удар по слащавой роже шутника, дабы придурок понял, что зашёл слишком далеко. Фил громко хохочет и держится за разбитый нос.

– Неужели братишка ревнует? – пронзает насмешливым взглядом.– Или это благодарность такая, что от Бельской тебя спас?

Но я его практически не слышу. Чёртово «братишка» окончательно сносит крышу и кулак с новой силой проходится по физиономии парня. Лицо Фила в крови, моя повязка на ладони сбита и вся пропитана алым. Я жажду ответного удара, как заблудший в пустыне путник – воды. Мне не терпится заглушить боль внутри жжением ссадин снаружи. Но Саня просто садится на грязный бордюр, упирается локтями в колени и смотрит на меня исподлобья, шмыгая сломанным носом.

– Поговорим? – предлагает, хлопая ладонью возле себя.

– Давно пора, – соглашаюсь, приземляясь рядом.