Ян (не) для Янки

– Тогда свободна, – кидает небрежно Шахов, а я не верю, что всё зря. Сжимаю кулаки, ногтями до алых отметин впиваясь в кожу. Знаю, что если уйду, потеряю его навсегда.

– Она тебе не пара, – говорю чуть громче. Хочу казаться уверенной и смелой, а сама дрожу как лист от ветра за окном.

Ян молчит, упорно копаясь в телефоне. Он и сам всё понимает. Верю. Но изменить ничего не могу.

– Помнишь, тот вечер, перед нашим последним Рождеством, – делаю шаг навстречу. Потом ещё один. И ещё. Между нами остаётся смешное расстояние. – Мы мечтали о будущем. Ты говорил, что любишь… А теперь…

– Я пошутил, – обрывает на полуслове и царапает холодом своих глаз. – Всё прошло, Яна. Теперь ты не в моём вкусе!

– Пусть так, – едва сдерживаю слёзы, что скопились в уголках глаз: Шахов не увидит, как больно ранят его слова. – Пусть не со мной. Так бывает. Наверно.

Я растеряна. И хотя его признание не стало для меня откровением, оно выбивает почву из-под ног. Глубокий вдох. Пытаюсь вспомнить, зачем пришла, а после снова стучусь в закрытую дверь:

– Я просто желаю тебе счастья, Шахов! Но с ней его не будет, слышишь?

Ян безучастно пожимает плечами, а затем хлещет словами больнее любой пощёчины:

– А я итак, счастлив, Яна! Без тебя счастлив! – в его глазах бездонная пустота, будто внутри всё выжжено раскалёнными докрасна углями. – Уходи!

– Я тебе не верю! – к чёрту посылаю гордость и тянусь к его лицу дрожащей ладонью.

Мягкими подушечками пальцев пробегаю по колючей щеке, замирая у еле заметного, давно затянувшегося шрама. Интересно, Бельская знает, откуда он взялся на его лице? Догадывается ли, что эта полоска на коже значит гораздо больше тату на моём боку? Шахов шумно выдыхает и на мгновение закрывает глаза. Он всё помнит! Такое не забывается, не стирается из памяти! Никогда!

– У тебя душа плачет! Я же вижу, Ян, – пальцем провожу вдоль неровности на коже. Шахов столько раз спасал меня в детстве, не давал упасть. Теперь моя очередь протянуть ему руку. – Поговори со мной! Прошу. Как раньше! Помнишь?

– Как раньше, – смакует на языке мои же слова, а затем пронзает ледяным блеском равнодушных глаз. – Ничего и никогда не будет, как раньше, Яна! А теперь, пошла вон!

Нет! Время меняет людей, верно, но не настолько же!

– За что ты так со мной? – я больше не сдерживаю слёз. Какой смысл притворяться сильной, когда от собственной слабости хочется выть, а от бессилия – лезть на стену. – Ты же обещал… Клялся, что мы навсегда…

– Вон! – повторяет уверенно, пальцем указывая на дверь.

Подбородок дрожит. Слёзы застят глаза. Ноги отчаянно подкашиваются от мужской грубости и безразличия. Бросаю взгляд на уверенно вытянутую руку. Сильную. Мощную. Со слегка закатавшимся рукавом, что обнажает запястье. Чистое. Гладкое. Вот только ещё недавно на нём красовалось тату: две буквы «Я», как символ нашей бесконечности. Его больше нет. Как больше нет и нас. Чёртова боль пронизывает насквозь и безжалостно выворачивает наизнанку.

– Ты свёл наш рисунок? – задыхаюсь от боли и немыслимого унижения.

– Да!

– Зачем? – прикрываю рукой рот, чтобы не дать крику, рвущемуся из груди, выдать моё отчаяние.

– Он более не имел смысла и раздражал Ди, – слова розгами проходятся по сердцу.

– Прости, – произношу одними губами и резко бегу из комнаты, путаясь в собственных ногах. Я просто дура!

Хлопок двери. Нас больше ничего не связывает. Беззвучно рыдаю и обессиленно сползаю на холодный пол. Это конец! В кармане нащупываю мобильный и на заученный наизусть номер отправляю короткое «Лжец», а потом стираю все контакты Шахова из памяти телефона, жаль, что также просто нельзя удалить его из своей головы. Но раз Ян смог, то и я забуду. За стеной пиликает его мобильный. Сообщение доставлено ‐ можно уходить. Но стоит подняться на ноги, как стены сотрясаются мелкой дрожью от дикого грохота, а после слух царапает звон битого стекла.

– Я всегда буду рядом, – раненым зверем воет Шахов, а после чуть тише: – Но твоим – никогда!

Глава 23. Ян

Жуткий гул в голове коробит сознание, но всё равно слишком слаб, чтобы вытянуть меня из пучины сна. Липкий, бесцветный, он сковал мои мысли и прочно удерживает в своей власти.

И снова грохот. Он отдаётся в ушах громогласными раскатами, тут же отзываясь острой болью в висках.

Нехотя открываю глаза. Сквозь резь привыкаю к свету, благо тот тусклый и по-осеннему серый. За окном нещадно барабанит дождь, частично объясняя шум в голове.

Спина затекла и гудит, ноги чудятся ватными и безжизненными. В горле пересохло, а комната перед глазами кружится в разные стороны. Чёртовы штрафные! Идиотские игры!