Ян (не) для Янки

Медленно веду головой от одного плеча к другому, плавно растягивая напряжённые мышцы шеи, вместе с тем исследуя обстановку. Я уснул прямо так: в одежде, сидя на ковре и облокотившись о край кровати. Поза кажется ненормальной и до смерти неудобной. В дальнем углу замечаю осколки хрустальной вазы и тут же память остервенело подкидывает картинки воспоминаний из проклятой ночи. Перед глазами вновь встаёт лицо Яны, её признания, тихие мольбы и бесконечные слёзы. Щека горит огнём от нежных её прикосновений, а давно затянувшийся и позабытый шрам начинает зудеть с новой силой, вынуждая прокручивать в голове события минувших лет.

Девятый класс, последний звонок и глупая ревность… За Яной тогда начал бегать парнишка из параллельного класса. Мишка Берестнев. Поджидал её после школы и звал в кино, пытался научить Даяну кататься на скейте и вечерами встречал с тренировок. Накаченный, спортивный со смазливой мордашкой плохого мальчика. В то раннее утро, когда, вдоволь нагулявшись по городу в школьной форме советских времён, все выпускники уставшие расходились по домам, Берестнев не спешил отпускать от себя Яну, а я подыхал от ревности. Высокие качели во дворе. Смех Даянки и раскинутые в стороны руки. Парень кричал, что счастлив и до беспамятства влюблен, и все сильнее и выше раскачивался, удерживая Даяну в своих руках. В то мгновение мы оба ее ждали ответа. Миша, наслаждаясь близостью, а я, стоя за их спинами. Голос девчонки сводил с ума, скрип старых качелей лишь сильнее накалял нервы. В то утро я узнал, что пытаться в одиночку остановить взвивающую к небесам металлическую конструкцию не так-то и просто, а порой даже опасно. Зато Берестнев остался не у дел. Глупышка так испугалась за меня, что напрочь позабыла о своём ухажёре. Пыталась остановить кровь на моем лице, шептала, что любит, а после подарила мне свой самый первый поцелуй. Именно тогда и понял, что никогда и никому её не отдам!

Резкая вспышка за окном сменяется низким грохотом. Погода лютует, забавляясь громом и молнией. Каким же наивным я был! Кто бы мне тогда сказал, что сам буду гнать от себя Янку, говорить ей гадости и душу рвать наживую, лишь бы ушла!

С трудом поднимаюсь на ноги, проклиная самого себя, и как медведь-шатун бреду вон из комнаты. Вокруг слишком тихо. Простая обстановка насквозь пропитана домашним теплом, и несмотря на нищету, кажется весьма уютной. Стараюсь не шуметь, чтобы не потревожить сон Яны. Уверен, девчонка проплакала ночь напролёт, и всё по моей вине! Ощущаю себя последней сволочью, но понимаю, что, сделал всё правильно. Её ненависть ко мне – наименьшая из бед. Пусть лучше так, чем ад от осознания, что нам нельзя. Никогда нельзя!

На маленькой кухне – гора грязной посуды и остатков еды. Как обычно, Филатов организовал шикарный стол, но разгребать за ним придётся мне. Залпом выпиваю стакан воды и закатываю рукава, чтобы взяться за дело. По уму разбудить бы Саню, да привлечь того к отработке, но резь в висках требует тишины. Решаю оставить братца отсыпаться, но тут же сознание парализует идиотская догадка: в этом доме всего две спальни, и в одной из них спал я.

Позабыв про беспорядок, размашистыми шагами возвращаюсь в коридор. Комната Яны – напротив моей. Белая дверь наглухо закрыта. За ней тихо, и чертовски погано на сердце от грязных мыслей в моём больном воображении.

И всё же врываюсь. Без стука. Без лишних слов.

Сквозь тонкие занавески в небольшую комнатку пробивается свет… Вещи раскиданы… Одеяло на кровати скомкано, а подушка валяется на полу. Но самое страшное – никого нет. Ни Фила, ни Даяны.

– Филатов! – выскакиваю в коридор и ору что есть мочи. Голос бьётся о стены, громыхая не хуже раскатов за окном, но в ответ тишина.

В чём есть вылетаю на улицу. Одежда вмиг промокает насквозь от дождя, голые ступни вязнут в холодной жиже.

– Филатов, твою дивизию! Ты где? – вою на всю округу, но понимаю, что зря.

Ворота открыты. Сашкиной тачки нет. Пацан однозначно уехал, причём, прихватив с собой мою Даяну.

В кармане нащупываю мобильный. Безжалостные капли разводами тут же расползаются по экрану, изрядно раздражая и без того воспалённый мозг. Смахиваю небесные слёзы и всё же набираю Фила. Длинные гудки кажутся вечными. Раскаты грома – слишком тихими. Бешеное сердце, словно предчувствуя неладное, болезненно бьётся о рёбра, в надежде сломать их к ядрёной фене и выскочить наружу.

И снова гудки. Филатов осознанно не подходит, чувствую! Пока я был в отключке, что-то случилось!

Бегу в дом, наспех на мокрые и грязные ноги натягиваю кроссовки, а с вешалки хватаю куртку.

И снова под дождь. В ладони перебираю ключи от машины, а долбанный мобильный по-прежнему прижимаю к уху.