Янка Купала

— И не ведают солнца, какое из них — главное, а тем более два — левое и правое — не ведают, что среднее-то загорелось мыслью быть первым и вот — незаметно для левого и правого — отталкивает их лучами своими одно вправо, другое — влево, а справа и слева — кручи, к кручам их подталкивает, а само к звездам обращается: «Гляньте, посмотрите, это ж левое солнце почему-то на кручу полезло, и правое солнце почему-то на кручу полезло. Гляньте, посмотрите!» Звезды смотрели, разбуженные кличем среднего солнца, на все три солнца, смотрели, а потом начали говорить, кто: «И, правда, видим»; кто: «Ничего не видим!» И сказало им среднее солнце: «Те из вас, которые видят, — светлые, которые не видят, — темные». И, поделившись на светлые и темные, как подняли звезды бучу — свет такой не видел! Темные обвиняли светлых в том, что они мошенники, так как не могли они видеть того, что они, темные, не видели. Светлые же обвиняли темных в том, что те не захотели увидеть то, что они, светлые, видели, потому что не могли же они не видеть того, что было ясно видно. Одна звезда из светлых оказалась с выколотым глазом, и она была объявлена полусветлой. Одна из темных звезд заявила, что она краешком одного глаза видела то, что видели светлые звезды, и она была объявлена полутемной. И спор звезд еще более усилился, так как пошел уже между светлыми и темными, и между полусветлыми и полутемными, а как увидели, что нет мира между бывшими светлыми звездами, черные звезды, которые испокон веков черными яминами тоже гнездятся на небе, как и светлые, то и начали они, как чудища, всасывать в свои черные утробы звезды и светлые, и полусветлые, и темные, и полутемные. А среднее солнце знай себе молчит и усами не шевельнет, а потом и молвит: «Эй вы, звезды, а знаете вы, кто виноват, что нет между вами мира?» — «Кто, кто?!» — закричали в один голос все эти разные звезды. Повернуло солнце, которому вздумалось стать самым главным на небе, свои хмурые очи влево, повернуло вправо: «Они!..» Левое солнце было уже над бездною левой кручи, правое солнце было уже над бездною правой: подтолкнуть только, и скатятся с неба оба. «Они виноваты», — вращая потемневшими очами, как неторопливыми жерновами, то влево, то вправо, тихим совсем голосом и, будто это ему вовсе не к спеху, объявило среднее солнце. Ой, беда, когда всходят три солнца, ой, беда! — качал головой дядька Амброжик. — Сказка еще эта без конца — вечная сказка, — кончил он, — да лучше бы не знать ее конца, Яночка, лучше бы не знать!..

В июне тридцать пятого года в тишине над-днепровской кручи, в тишине восходов и заходов солнца во время любования ими из светелки Купала вспоминал амброжиковские кручи, солнца. Сказка была про три солнца, а у него складывалась песня только про одно: то, что светило в счастливые окна светелки:

Ой, ты, мое солнце,

Светишь светом ясным!

Где ж ты было раньше,

Когда был несчастным?

Упрекать солнце, может, и не стоило бы, ведь не солнце ж в небе виновато в том, отчего несчастным или счастливым, давно или недавно был поэт из Белоруссии под небом Белоруссии. Поэт понял это, и второе свое стихотворение о солнце начал в Левках со строчки: «Мое мне солнце поводырь». «Мое!» То, которое в небе, как символ светлых сил во всем мире. «Мне!» Янке Купале... Но почему о трех солнцах говорил Амброжик? Гм?! А почему к нему самому, к Купале, чаровница-девчина, которую он просил когда-то прийти и из груди его вырвать сердце, пришла-таки и вырвала «да на трех ножах стоячих» понесла его, смеясь?

В надднепровских сумерках, когда звезды одинаково начинали загораться и в небе, и в зеркале Днепра, Купала вспоминал и про черные звезды дядьки Амброжика. Мелькнула мысль: «Есть они, черные звезды, засасывающие в свою черную прорву? То ли существуют они, то ли не существуют, то ли только в сказке оживляет их народная фантазия? Но ведь в сказке есть не только черные звезды, есть живая вода...»

Как у живой воды, у Днепра дни и вечера просиживал или прохаживался Купала в июне 1935 года. В сердце Купалы струилась и тихая радость и нет-нет да и появлялась какая-то настороженность перед этой вот, хоть мак сей, тишиной. Настораживала сказка, настораживала Амброжикова присказка: «То ли будет, то ли нет; или дождик, или снег; или будет, или нет».

Этот юбилей Янки Купалы начинался с 15 ноября и продолжался целый месяц. Генеральное чествование намечалось на 11 декабря. Это был уже не 1932 год, но и не 1925-й. Вообще же юбилейная хроника 1935 года была такая. Первый творческий вечер поэта состоялся еще в конце мая в Минске в Доме писателя. От белорусских писателей поэта приветствовал тогда М. Лыньков, от СП СССР — М. Голодный, от грузинских — JI. Буачидзе, от польских — С. Станде, от еврейских — 3. Аксельрод. Именно в этот день, 28 мая, СНК БССР прицял постановление «О тридцатилетием юбилее литературной деятельности народного поэта республики Янки Купалы».