Янка Купала

«Разоренное гнездо» поэт закончил 4 сентября 1913 года. Перечитывать драму начал, как всегда, не без волнения: получилось ли и как? Много своего, личного, вложил он уже в авторскую характеристику действующих лиц. Зоська: «Любит ясноту и цветы. Душа впечатлительная, неразгаданная. Не может примирить окружающей, будничной и тревожной жизни со своими думами-снами». Незнакомец: «...Человек идеи, в которую верит сам и хочет, чтобы весь мир ею полнился». Сымон: «Гордый и отважный... Когда идет с головней в поднятой руке и произносит последние слова: «По Батьковщину!», кажется, богатырь-великан встал с земли, чтобы весь мир сотрясти». Все это он, Купала. Он! Единственное — не мог поэт представить себя богатырем, сотрясающим весь мир, не мог так и думать о себе, видя в зеркале шкафа свою худощавую фигуру, простуженный еще с первых дождей, на которые столь щедрым было лето 1913 года.

Остановил Купалу при перечитывании драмы и диалог матери Марыли и Сымона.

«Марыля. Ничего, сынок! Это пройдет, это просто печаль великая в тебе говорит... Расцветут цветы и у тебя в душе и в сердце, светлые цветы покоя и печали пресвятой. Станешь дальше жить и искать счастья на свете».

Сымон отвечал:

«Цветы! Счастье! Поганые ноги растопчут цветы на могиле отца, как и самого его в землю втоптали. А счастье... Как глубоко я запрятал его в себе, а то ведь истребят, беспощадно истребят! Нечистыми руками будут конаться в душе, пока не вырвут из нее этого счастья и не швырнут его под ноги и не растопчут».

Права была мать Марыля: Купала и дальше будет жить, и дальше будет искать счастья на свете; прав был и Сымон: нечистые руки еще не раз будут копаться в душе Купалы...

Глава седьмая. В «ЗЕЛЕНОМ ШТРАЛЕ»

В межреволюционное десятилетие нашего века Вильно стало главным средоточием белорусского литературнообщественного движения. Одновременно и в такой же степени это был и центр литовского литературно-общественного движения, и значительный традиционный центр польской культуры на «кресах восточных». Каждое из этих движений характеризовалось неоднородностью, каждое по-своему развивалось: польское уже имело укоренившиеся традиции, белорусское — при всей своей оживленности — уступало по интенсивности литовскому. Но противоречивость и пестрота литературнообщественной жизни Вильно начала XX столетия отнюдь не мешали солидаризоваться передовым деятелям трех культур; многие из них подружились на всю жизнь.

Купала в эти годы близко сошелся с поэтом Людасом Гирой, художником Чюрлёнисом, композитором Стасисом Шимкусом. С Чюрлёнисом они какое-то время жили поблизости, с Людасом Гирой — на одной, Виленской, улице. Купала с Гирой даже крестили новорожденную Стасюте — вторую дочь Марии Пеледы. Католическая вера позволяет брать в крестные двух отцов и двух матерей. Так вот, два народных поэта — белорусский и литовский — стояли у купели столь дорогой сердцу Марии меньшой дочери.

В Вильно десятых годов были также значительные силы русской литературы и журналистики, с лучшими представителями которой Купалу связывала крепкая дружба — как, например, с сотрудником виленской «Вечерней газеты» Андреевым. И, это тоже факт красноречивый, своих литературных гостей Вильно принимало общими силами: все — русские, белорусы, литовцы, поляки — встречали в августе 1914 года Валерия Брюсова, как до этого, в конце 1913 года, Константина Бальмонта. Брюсова принимали сначала в помещении литовского клуба «Рута», а затем отдельную встречу с ним организовали редакции «Нашей нивы» и «Вечерней газеты».

Брюсов посетил и магазин белорусской книги, саму редакцию «Нашей нивы», которую тогда уже возглавлял Купала.

А вообще не так уж много было в Вильно литераторов-белорусов, и не так уж много было мест, где молодые люди (а белорусские литераторы были тогда все молодыми) собирались на литературные вечера или просто на вечерки и проводили время за общей беседой. Но собирались, и не только одни литераторы: эти вечерки привлекали многих энтузиастов — кого самодеятельностью, кого общественной работой. Из известных в то время литераторов тут жили Тётка, Ядвигин Ш., Змитрок Бедуля. В общественно-политической и литературной жизни Вильно участвовали, однако на виду не были, братья Антон и Иван Лапкевичи. До сих пор не имел заметного признания Вацлав Ласовский, хоть ко второму приезду в Вильно Купалы он уже стал силой, и силой активной. Из вовлеченной в политическое движение молодежи особенно выделялся Алесь Бурбис *. Внушительной была самодеятельность при «Белорусской хатке», а после — при Белорусском клубе на Виленской улице, 29. Владка Станкевичанка танцевала в группе Игната Буйницкого **, Павлина Меделка, возвратившаяся сюда из Петербурга весной 1913 года, продолжала выступать как драматическая артистка.