Янка Купала

И все они, по сути, были поезжанами: и Купала, который съехал из Вильно, не пожелав оставаться иод кайзеровской оккупацией, и те, кто под ней остался, потому что отсиживались недолго. Всех в конце концов страгивала с места война, а главное — Революция. Революция и контрреволюция, борьба за Батьковщину, за молодую Беларусь. Многие потому и становились поезжанами, что ехали искать судьбу своей Батьковщине чуть ли не за тридевять земель, как тот же профессор Эпимах-Шипилло. Домосед-петербуржец, он теперь вдруг сделался добровольным поезжанином в Швейцарию.

Швейцария была нейтральной. В июне 1916 года там, в Лозанне, собиралась III конференция народов. Год спустя Б. И. Эпимах-Шипилло перевел на белорусский язык и издал в Минске мемориал представителей Белоруссии на этой конференции. Некоторые сегодняшние исследователи считают, что сам профессор и написал этот мемориал, кончавшийся словами: «Мы просим у цивилизованных народов сочувствия себе и поддержки, дабы заставить уважать наши национальные и культурные права. Мы можем наконец надеяться, что, как бы ни закончилась война, европейские народы помогут нам обеспечить Белоруссии все политические и культурные права, которые дадут нашему народу возможность свободно развивать свои интеллектуальные, моральные и экономические силы и что эти права позволят нам быть хозяевами на нашей собственной земельке». «Цивилизованным народам» в мемориале противопоставлялся царизм с его колонизаторской политикой. Мемориал был, пожалуй, первым документом, который основательно расширил программу белорусского национального возрождения. Все ведь начиналось с требования начальной школы, а здесь уже вон какой замах — «быть хозяевами на собственной земельке». Правда, что это означало в правовом, политическом, социальном и Не так уж много времени прошло — всего три года, как они разъехались — Луцевич и организационно-государственном отношениях, было пока неясно, как было неясно и то, кто же конкретно подразумевался под цивилизованными народами.

Действительно, кто? Кто окажется молодой Беларуси своим, а кто чужим? Поезжане, думайте! Нелегко было думать поезжанам...

1916—1918 годы в Белоруссии — время калейдоскопических перемен, когда неслыханное оживление охватило все социально-политические силы, обнаруживая их настоящий классовый, политический облик. Здесь развернули деятельность как общероссийские партии — большевики, эсеры, кадеты, бундовцы, — так и местные: польские, белорусские, еврейские, отчасти литовские и латышские — что ни национальность, то и партия. Купала всей душой рвался на родину, где бурлила революция, борьба шла пе на шутку. А там, в кипящей, как разворошенный муравейник, Белоруссии, ни его, ни Якуба Коласа, который был в действующей армии, на румынском фронте, не забывали. Во всяком случае, их обоих — разумеется, без согласия, ибо и тот и другой находились далеко от Минска — вписали в кандидаты от имени своей партии деятели Белорусской социалистической громады, когда шли на выборы в Учредительное собрание. Выборы в Белоруссии проходили после победы Октября, и Купала должен был слышать, что БСГ на них потерпела сокрушительное поражение: по Минскому избирательному округу за кандидатов громады голосовало менее 3 тысяч человек, или 0,3 процента. В то же время большевики завоевали 63,2 процента голосов избирателей.

Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, — это правда. А слухи летели и ползли к поэту в Смоленск вереницею — самые разные. И Купала таки вырвался однажды, чтоб посмотреть на все своими глазами: в декабре 1917-го он приехал в Минск, где в это время проходил Белорусский съезд. Пригласили? Случайно заглянул в Белый зал Дворянского собрания?.. Не знаем. Но Купала в одно из заседаний съезда, продолжавшегося 16—17 декабря, наведался в Белый зал совсем ненадолго. Об этом нам доподлинно известно со слов секретаря съезда Людвики Антоновны Сивицкой — Зоськи Верас, которая лишь однажды в жизни видела поэта, видела именно в тот момент, когда он вошел в зал, присел на подоконник, прислонившись к раме, и стал внимательно слушать ораторов.

На съезде присутствовала Павлина Меделка. Одну из главных ролей на нем играл Томаш Гриб — эсер, которым увлекалась Меделка. Сейчас, когда уже спокойными глазами Купала смотрел на свою «долгожданную», явную гордыню он мог увидеть на ее лице. И на лице Томаша Гриба. В своей гордыне они были пара, как были пара и в выборе путей борьбы, политиканской запальчивости, иллюзиях относительно друг друга.