— Как тебе это нравится, милый? — мурлыкнула альтесса. — Приятно ли иметь на совести хорошо замаскированную диверсию? Наверное, много приятней, чем открытую и явную. Излишняя честность не к лицу мужчине.
— Моя совесть чиста, — повторил Эрвин. — Поезд — не мое дело.
— Конечно, дорогой! Ты чист, как дитя. Правда, суд идет совсем не в ту сторону… Но это не страшно, правда? У тебя же есть резервный план?
Ворон Короны поднял флажок и обратился к судье:
— Насколько мне известно, не было никакого иска о намеренной порче моста. Не возбуждено дело о диверсии, следовательно, нет юридических причин слушать показания, связанные с мостом. Если состоится суд по обвинению в диверсии — я с радостью выслушаю подобных свидетелей. Но сейчас прошу исключить их из списка.
— Суд поддерживает обвинителя, — решил Кантор.
— Господин обвинитель, — осведомился пророк, — разве мосты находятся в ведении протекции?
— Нет, конечно.
— Тогда откуда вы знаете, что не было иска о порче моста? Видимо, вы проверили это в канцелярии министерства путей. А зачем, если считаете мост таким неважным?
Марк пожал плечами.
— Я не говорил, что мост неважен. Я говорил, что он не связан с нашим нынешним делом. Что бы ни вызвало катастрофу, лорд Менсон в любом случае предал императора.
Франциск-Илиан с неожиданной легкостью сдался:
— Что ж, вы правы. На данный момент довольно о крушении. Быть может, вернемся к нему позже, если будет воля богов…
— И все? — воскликнула Тревога. — Эй, шиммериец! Ты взялся за крушение, чтобы бросить на половине? Ты все бросаешь на полпути? Что думают об этом твои женщины?
— Он понял, что ничего не добьется.
— А ты и рад, дорогой, не так ли?
— Эта история — из тех тайн, которым лучше остаться нераскрытыми. Аланис и Галлард пришли к равновесию, мы с Минервой научились жить в мире, Палата приняла нашу власть. Всплывет грязь — и все нарушится.
— Ты прав, дорогой, ты прав!
Но странное дело: он не ощутил облегчения. Та скорость, с которою сдался Франциск-Илиан, вовсе не принесла Эрвину покоя.
Тем временем пророк объявил:
— Два моих следующих свидетеля дадут показания не о причинах катастрофы, а лично о лорде Менсоне. Прошу вызвать на сцену…
Он назвал два имени. Первое ни о чем не сказало Эрвину. Второе рассмешило: сир Сандерс Салли Саманта рода Сьюзен, лорд Сатерзвейт. У дворян бывают любимые кони, клинки, цвета — оказывается, еще и любимые буквы алфавита!
Двоих вывели на сцену, к свидетельской скамье, и тут произошло удивительное. Первый — тот, с незначительным именем — вдруг рванулся к Менсону. Пристав удержал свидетеля, побоявшись покушения на шута, но сам шут схватился с места:
— Форлемей! Боги! Ты…
Увернувшись от охраны, он бросился свидетелю на шею. Глаза Менсона заблестели от слез радости, а свидетель обнял его и запричитал:
— До чего ж тебя довели! Худой весь, костлявый… Бедняга ты мой!
Приставы не без труда разняли их, Менсона вернули на место, Форлемея водворили на скамью свидетелей.
Пророк повторно назвал имена свидетелей, и те подтвердили, что именно так они и зовутся.
— Верно ли, господа, что на рассвете двадцать второго декабря минувшего года вы находились в поезде его величества Адриана?
Тьма сожри!.. — выдохнул Эрвин.
— Да, ваше величество, — кивнули свидетели.
— Вы, сир Сандерс, состояли в роте лазурной гвардии его величества, а вы, Форлемей, служили адъютантом при лорде Менсоне?
— Так точно.
— Хоть это и очевидно, но все же спрошу: вы находились в поезде в минуту крушения, и чудом избежали смерти?
— Да, ваше величество.
— Будьте добры, сир Сандерс, поведайте обо всем, что происходило в тот день.