Читаем Янтарная сакма полностью

Проня новгородским воровским приёмом рванул вниз сутану на католическом попе, да так, что она спутала его руки. Католик завизжал. Контайша отвернулся. Проня донёс клятого выжигу до колодца, сунул его головой вниз. И держал так, пока ноги святого отца, противника деяний русского купечества на пути в Индию, перестали дёргаться. Тогда Проня вывалил тело из колодца. При молчаливом согласии своих товарищей, он принёс початую баклагу с чачей и той чачей смочил халат противника православной веры, а потом влил ему в горло сколько вошло. Баклагу купец сунул в глубокий карман рваной сутаны и положил «утонувшего пьяницу» под навес.

— За эту неожиданную казнь надо много платить, — сказал контайша. — Сначала вам платить мне, а потом я буду платить большим людям там...— он кивнул на восток.

— Назови цену, — ответил Караван-баши. — Но учти, что он напился пьяный и только тогда утонул. А святым отцам пить непотребное зелье — большой грех. За согрешившего человека всегда платят меньше.

— А пить это зелье начальнику большой провинции Поднебесной империи — не грех? — выказал свой интерес контайша. — Мне — не грех?

Проня с радостью налил контайше в лаковую чашечку свирепой до жжения чачи...


* * *


Пили до самого вечера. Съели за тем столом трёх тростниковых кабанов.

Китайский мудрец, получив от Прони огромный круг русского воска, устроился при отдельном костре и очень быстро начертил на плотном листе датской бумаги, выданной ему Бео Гургом, распоряжение императора Поднебесной империи о полном разрешении русским купцам ходить в любую сторону Китая с любым товаром. И особенно в Индию. Потом Караван-баши на оборотной стороне того листа начертал перевод распоряжения на тюркский язык, а Бео Гург тщательно переписал всё, что требовалось, на арабский. Бео Гург шлёпнул на переведённый текст две печати эмира Бухарского. Вышло хорошо, даже замечательно! Оставалось шлёпнуть печать контайши.

Контайша увлечённо пересчитывал большие серебряные кругляши, переданные ему Бео Гургом в железном ларце. Теперь, после хорошего ужина, считалось, будто эти деньги есть достойная оплата за погибель католического попа. За его самоутопление в старом колодце по пьяному делу. Контайша, сам будучи в состоянии утонуть в баклаге с чачей, не замечал, что пересчитывает ганзейские талеры.

Ведь стыдно за жизнь пройдохи в сутане платить русским серебром!

— Ну, ставь свою печать, милостивец, и расстанемся с миром, — предложил Бео Гург.

Контайша вдруг начал отнекиваться, что, мол, его печать находится при войске, а войско теперь далеко, значит, русским купцам надо ждать в крепости, пока контайша с бумагами съездит к войску, поставит там печати, а потом заверенные бумаги с особым гонцом вернёт русским купцам.

Проня глянул на старого китайского мудреца. Тот зажал свою бородку в кулак и дёргал её, а другой рукой хлопал себя по карману халата, показывая тем, что нужную печать контайша держит при себе.

— Обманет, — сказал Проня Бео Гургу. — И даже сила тут уже не поможет.

— Бог поможет, — ответил Бео Гург. Он медленно достал из кармана своего халата нечто размером с кулак, но без костяшек. Это «нечто» было завёрнуто в кусок тонкого льняного полотна. Бео Гург спросил совершенно пьяного контайшу. — Вам, китайцам, законы, письменность и государство дал Дракон?

— Дракон, Хуан Ди, — согласился контайша. — Но он давно улетел... — и китаец заплакал безо всякого притворства, со всхлипами.

— Да, улетел, — согласился Бео Гург. — Но Драконы просто так не улетают. Они заботятся о своих, вынянченных ими людях. Те Драконы, я знаю, они всегда в тайных и недоступных местах оставляют свои яйца. Чтобы, когда вдруг падёт несчастье на китайскую страну, из того яйца вылупился бы новый Дракон и стране помог, — и Бео Гург культей махом сдёрнул льняную тряпочку с предмета в правой руке.

Контайша не закричал, он просто завыл. Упал на землю с ковра и положил голову под ноги Бео Гурга. В правой руке Книжник держал прозрачное янтарное яйцо, через которое с невыразимым бешенством смотрел на мир большими открытыми глазами махонький дракончик! С открытой пастью, с когтистыми лапками и с угрожающе подвёрнутым хвостиком.

Бео Гург снял с китайца его шапку с красным шариком и положил в ту шапку янтарное яйцо с дракончиком внутри.

— Это есть подарок нашего великого государя вашему императору, — сказал Бео Гург в шевелящийся от животного ужаса затылок испуганного контайши провинции Лоу Гань. — Ставь нам свои печати, дурак!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ


Всё было бы просто замечательно. Получили китайские печати, перешли пограничную реку Аксу, заплатили подорожный сбор уйгурскому князю. Попировали с ним, с князем, у красивого водопада, что раскидывал брызги на жёлтые пески самой жуткой в мире пустыни Такла-Макан.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Жанна д'Арк
Жанна д'Арк

Главное действующее лицо романа Марка Твена «Жанна д'Арк» — Орлеанская дева, народная героиня Франции, возглавившая освободительную борьбу французского народ против англичан во время Столетней войны. В работе над книгой о Жанне д'Арк М. Твен еще и еще раз убеждается в том, что «человек всегда останется человеком, целые века притеснений и гнета не могут лишить его человечности».Таким Человеком с большой буквы для М. Твена явилась Жанна д'Арк, о которой он написал: «Она была крестьянка. В этом вся разгадка. Она вышла из народа и знала народ». Именно поэтому, — писал Твен, — «она была правдива в такие времена, когда ложь была обычным явлением в устах людей; она была честна, когда целомудрие считалось утерянной добродетелью… она отдавала свой великий ум великим помыслам и великой цели, когда другие великие умы растрачивали себя на пустые прихоти и жалкое честолюбие; она была скромна, добра, деликатна, когда грубость и необузданность, можно сказать, были всеобщим явлением; она была полна сострадания, когда, как правило, всюду господствовала беспощадная жестокость; она была стойка, когда постоянство было даже неизвестно, и благородна в такой век, который давно забыл, что такое благородство… она была безупречно чиста душой и телом, когда общество даже в высших слоях было растленным и духовно и физически, — и всеми этими добродетелями она обладала в такое время, когда преступление было обычным явлением среди монархов и принцев и когда самые высшие чины христианской церкви повергали в ужас даже это омерзительное время зрелищем своей гнусной жизни, полной невообразимых предательств, убийств и скотства».Позднее М. Твен записал: «Я люблю "Жанну д'Арк" больше всех моих книг, и она действительно лучшая, я это знаю прекрасно».

Дмитрий Сергеевич Мережковский , Дмитрий Сергееевич Мережковский , Мария Йозефа Курк фон Потурцин , Марк Твен , Режин Перну

История / Исторические приключения / Историческая проза / Попаданцы / Религия
Улпан ее имя
Улпан ее имя

Роман «Улпан ее имя» охватывает события конца XIX и начала XX века, происходящие в казахском ауле. События эти разворачиваются вокруг главной героини романа – Улпан, женщины незаурядной натуры, ясного ума, щедрой души.«… все это было, и все прошло как за один день и одну ночь».Этой фразой начинается новая книга – роман «Улпан ее имя», принадлежащий перу Габита Мусрепова, одного из основоположников казахской советской литературы, писателя, чьи произведения вот уже на протяжении полувека рассказывают о жизни степи, о коренных сдвигах в исторических судьбах народа.Люди, населяющие роман Г. Мусрепова, жили на севере нынешнего Казахстана больше ста лет назад, а главное внимание автора, как это видно из названия, отдано молодой женщине незаурядного характера, необычной судьбы – Улпан. Умная, волевая, справедливая, Улпан старается облегчить жизнь простого народа, перенимает и внедряет у себя все лучшее, что видит у русских. Так, благодаря ее усилиям сибаны и керей-уаки первыми переходят к оседлости. Но все начинания Улпан, поддержанные ее мужем, влиятельным бием Есенеем, встречают протест со стороны приверженцев патриархальных отношений. После смерти Есенея Улпан не может больше противостоять им, не встретив понимания и сочувствия у тех, на чью помощь и поддержку она рассчитывала.«…она родилась раньше своего времени и покинула мир с тяжестью неисполненных желаний и неосуществившихся надежд», – говорит автор, завершая повествование, но какая нравственная сила заключена в образе этой простой дочери казахского народа, сумевшей подняться намного выше времени, в котором она жила.

Габит Махмудович Мусрепов

Проза / Историческая проза