Янтарные цветы

– С Сюзаннами мне не лучше. По-моему, они – призраки.

– Как мы уже говорили, паранормальные явления – нормальная временная реакция на травму.

Ох, до него никак не дойдет.

– Как мне от них избавиться?!

Надеюсь, они не разозлятся.

– А ты сама как думаешь?

– Отправить убийцу в тюрьму, – мгновенно отвечаю я.

– Ты уже почти у цели.

– И установить их личности. Узнать их имена.

– А если это невозможно?

– Тогда они никогда не оставят меня в покое.

– Тесси, а мама после смерти с тобой разговаривала? Как сейчас – Сюзанны?

– Нет.

– Я спрашиваю лишь потому, что ты перенесла две тяжелые травмы – тем более в столь юном возрасте. Смерть матери и ужас этой могилы. По-моему, ты все еще горюешь по маме. Что ты делала на поминках, помнишь?

Опять про маму!.. Я пожимаю плечами.

– Мы ели то, что нам приносили соседи, а потом во дворе играли с братом в баскетбол.

Я поддалась и позволила ему победить. Счет был 10:2.

– Дети часто играют в день похорон. Со стороны это может показаться равнодушием, но на самом деле они горюют куда дольше и острее, чем взрослые.

– Вряд ли.

Я помню, как плакали папа и тетя. Словно с меня сдирали кожу.

– Взрослые поначалу испытывают более сильные чувства, но потом справляются с горем. Дети нередко застревают в своих переживаниях – гнев, отрицание – и живут так годами. Этим могут быть обусловлены другие твои симптомы: потеря памяти, слепота, голоса Сюзанн, мнемоническое правило, которое ты сочинила в могиле…

– Нигде я не застряла. Мы с Мерри ничего не сочиняли, просто взяли первые буквы имен и составили из них слово. И я не хочу говорить про маму. Она умерла. Моя проблема – это призраки.

Тесса сегодня

Он находится всего в тринадцати кварталах от нашего нынешнего дома.

Старый дом Лидии.

Я не была тут очень много лет – как будто уехала за сто миль. Здесь убийца оставил мне рудбекии во второй раз, и тогда я впервые развернулась и убежала.

Лидия всегда говорила, что ее дом похож на магазинный свадебный торт – квадратная бежевая коробка с поспешно налепленными белыми фестонами. Со времен нашего детства многое изменилось. Глазурь осыпается. Идеальная зеленая лужайка превратилась в заросший сорняками пустырь. Из земли больше не торчит столб с табличкой «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ» и нарисованным подсолнухом. Лидия рассказывала, что ее папа вырвал столб за день до моего возвращения из больницы.

– Привет!

Я не слышала, как Билл подъехал. Он уже стремительно шагает ко мне; такое чувство, что он стал выше и худощавее. Наверное, это из-за черных шорт «Найк» и дорогих кроссовок. Он весь мокрый: волосы, лицо, шея, руки. На красной гарвардской футболке – заношенной практически до дыр – проступают пятна пота. Он наконец-то постригся, но стрижка слишком короткая – уши торчат. Мне хочется, чтобы он ушел. И остался.

– Я же запретила вам приходить! Вы собирались играть в баскетбол.

О своем звонке я пожалела почти сразу. Билл часто дышал в трубку – уж не занимался ли сексом с какой-нибудь столь же самоотверженной коллегой? Сказал, что встретился с друзьями побросать мяч.

– Уже доиграли. Нас с коллегами размазали по стенке старшеклассники. Ваш звонок – радостный повод не ехать на семейный обед в Вестовер-Хиллз. Если вы, конечно, не хотите составить мне компанию. Так в чем дело? Что случилось?

Внезапно я начинаю рыдать.

Для Билла, судя по его лицу, это тоже неожиданность. Но слезы хлещут у меня из глаз, как четыре года назад, когда от рака поджелудочной умер отец. Билл неловко обнимает меня – а что ему еще остается? – и от этого хочется зарыдать еще горше.

– Ох, черт! Я весь потный. Давайте лучше сядем.

Он усаживает меня на бордюр и приобнимает за плечи. Мускулистые руки, его доброта – от всего этого у меня внутри начинается гормональная буря. Надо поскорее вырваться из его хватки. Пока не поздно. Вместо этого моя голова сваливается ему на грудь, как валун с утеса, а плечи начинают неистово дрожать.

– Уф, я вам не советую совать нос в эту… подмышку, – говорит Билл. Но, увидев, что успокоиться я не в силах, прижимает к себе еще крепче.

Через несколько секунд я поднимаю голову и хватаю губами воздух.

– Все. Я успокоилась.

– Ну-ну, вижу.

Он снова меня обнимает, однако прежде я успеваю заметить его совсем не благородный, а очень даже плотоядный взгляд.

Я поднимаю подбородок. Между нашими губами – каких-то два дюйма.

Билл отстраняется.

– Вы вся красная. Как слива.

Смеюсь и икаю одновременно. Икающая хихикающая слива – прекрасно! Поправляю задравшуюся юбку. Билл стыдливо отводит взгляд и показывает пальцем на дом за нашими спинами, адрес которого он двадцать минут назад вбил в свой навигатор.

– Так что это за дом? Кто здесь живет?

Резкая смена темы.

Господи, какой стыд. Я поднимаюсь.

– Вам бы… э-э, вытереть нос.

Полное, абсолютное унижение. Я вытираю нос свитером – теперь уже все равно.

– Сначала выслушайте меня, – выдавливаю я. – По-моему, убийца Чернооких Сюзанн оставлял мне цветы все эти годы, а не только в последний раз, когда я вам рассказала.

– Что? И сколько таких подарочков вы находили?

– Шесть. Включая последний.

– А вы уверены, что…