Янтарные цветы

Тесси, 1995

– Тебе снятся кошмары?

Сегодняшний настрой врача – серьезный и сдержанный – свидетельствует о том, что он вновь принялся за свое. Я так и представляю, как незадолго до моего прихода он тыкал пальцем наугад в свою Книгу Психологических Фокусов. Она, наверное, толщиной с буханку хлеба, в потертом бархатном переплете и с пожелтевшими от времени страницами. Внутри – десятки тысяч бесполезных заклинаний.

– Дайте-ка подумать, – говорю я. Новая фразочка в моем арсенале «конечно» и «почему бы и нет», призванном как можно скорее избавить меня от этих разговоров на диване.

Я могла бы сказать, что минувшей ночью видела сон – не страшный, зато с участием его дочери, Ребекки. В этом сне я, как обычно, лежала в могиле с Сюзаннами, а Ребекка смотрела на нас сверху, бледная и красивая, в цветастом платье моей мамы. Потом она упала на колени и протянула мне руку. Ее волосы со старомодными тугими локонами пощекотали мое лицо. Пальцы были раскалены добела. Я проснулась от чувства жжения в руке и еще долго не могла отдышаться.

Я могла бы рассказать ему свой сон, но не стала. Потому что в последнее время я пытаюсь стать добрее.

– Ну, мне часто снится могила. – Я впервые открыто в этом признаюсь. – Сон всегда один и тот же, но заканчивается по-разному.

– Ты лежишь в могиле или стоишь, паришь над ней?

– Обычно лежу. И жду.

– Когда тебя спасут?

– Нас никто никогда не спасает.

– Слышны ли какие-нибудь звуки?

Рев двигателя. Гром. Треск костей, похожий на треск костра. Чей-то недовольный голос.

– Смотря чем закончится.

– Расскажи, пожалуйста, про концовки.

– Например, начинается ливень, и мы тонем в грязной воде. Или нас заметает снегом, и мы перестаем видеть. – И дышать. Я делаю глоток воды из кувшина, который для меня всегда приносит секретарша. Вода немного пахнет озером.

– На всякий случай уточню: «мы» – это… Мерри и… кости?..

– «Мы» – это Сюзанны.

– Какие еще бывают концовки?

– Фермер, не заметив нас, опрокидывает в могилу ковш земли. Кто-то зажигает спичку и бросает в яму. Огромный черный медведь принимает могилу за берлогу и укладывается спать прямо на нас. Это, кстати, хороший конец. Мы просто засыпаем все вместе, он так мирно храпит. В общем, суть вы поняли.

– Это все?

– Ну, иногда он возвращается и хоронит нас уже по-настоящему. – Заваливает тонной навоза.

– Он… то есть убийца? – Я опять-таки не отвечаю, потому что ответ очевиден. – Ты когда-нибудь видела его лицо?

Да брось, неужели ты думаешь, что я бы до сих пор молчала? И все же его вопрос заставляет меня задуматься. Лицо Ребекки – единственное лицо, которое я видела в своих снах. Вчера она появилась впервые и была прекрасна: большие невинные глаза, темные кудри, кожа как шелк цвета слоновой кости.

И она была очень похожа на Лиллиан Гиш. Возможно, потому что мы с Лидией недавно брали в прокат фильм «Рождение нации».

Лидия говорит, Гиш любила играть замученных, истерзанных персонажей: «чтобы назло всем как-то сгладить свою сокрушительную красоту». Лидия знает это, потому что ее отец души не чает в актрисе. Притом что Лиллиан Гиш давно умерла. Особенно ему нравится конец «Пути на восток», где главная героиня плывет навстречу бурлящему водопаду, лежа без чувств на огромной льдине, а ее длинные волосы извиваются в воде, словно змеи. Сказав это, Лидия тут же захлопнула рот и извинилась. «В твоем состоянии это может спровоцировать кошмары».

Я сразу вышла из себя. Обычно она такого не говорит. Выходит, по мнению окружающих, мое «состояние» ухудшается? Но ведь я заметно повеселела, да и вообще мне уже лучше…

Так или иначе, вряд ли стоит рассказывать врачу о его дочери, которая во сне была похожа на актрису немого кино в цветастом платье моей мамы. Да, сон странный, и что с того? Сны всегда странные.

– Нет, – говорю я. – Лица не видно.

Тесса сегодня

И снова я стою в тени и наблюдаю.

Я спряталась под свесом крыши и прижалась спиной к холодной грязной стене – будем надеяться, что так я не попаду в кадр (у тротуара припаркован фургон телевизионщиков).

Пытаюсь успокоить нервы, представляя, каким двор Лидии был раньше: аккуратная зеленая лужайка, два огромных вазона с пушистым бальзамином на бетонном заднем крыльце. Бальзамин всегда красно-белый, как и рождественская гирлянда, которую мистер Белл натягивал вдоль карниза (и в которой из года в год не хватало десяти лампочек, по поводу чего мой отец не уставал возмущаться каждый раз, когда мы проезжали мимо).

Здесь, во дворе, раньше жили Люси и Этель, охотничьи собаки мистера Белла. Когда он не успевал запереть собак в сарае, их когти оставляли на моих икрах маленькие белые полоски. В дальнем углу двора на бетонных блоках терпеливо дожидалась 4 июля старая моторная лодка. Когда родителей Лидии не было дома, мы снимали с нее брезент и усаживались на носу, чтобы одновременно делать домашку и загорать.