Янтарный меч

– Ты, мужик, не того… – наконец нашелся староста, видно сообразив, если вовремя не встрять, выкуп за обиду в два раза больше лошади и худого кошеля станет. – Мож, тебе еще корову да пряников медовых в придачу? Что ты как нелюдь!

– Так я и есть нелюдь, дурья твоя башка! Знаю, село у тебя богатое. Вон, дармоед на постое почти год, – кивнул Торопий на скривившегося колдуна, – а сиротинушке ее кровные жилишься вернуть!

– Дедушка! – зашептала Ярина возмущенно. Домовой тут же прикинулся глухим, буравя глазами мужиков. Те растерянно застыли, не в силах поверить, что заступник, прозванный дармоедом, оставил их разбираться со склочной нечистью.

Жалко, сумку не вернут, хотя, если подумать, в ней ничего важного и не было. Денег немного, травяные сборы она и здесь пополнить сумеет… Бусы! Свадебный выкуп Тильмара за Нежку – длинные, с круглыми бусинами из бирюзы, голубыми, как полуденное небо. Она их не носила, некуда было, но тоскливыми зимними вечерами вертела в руках, представляя, что и у нее будет жизнь яркой, как эти бусы. Нужно только подождать.

Вот и домечталась. Куда ярче-то, вот-вот загоришься! Но подарка было жаль до слез, поэтому она подергала старосту за рукав и сказала, превозмогая робость:

– На дне сумки лежала нитка бус. Верните, пожалуйста.

Домовой возмущенно закашлялся, но не стал ничего говорить при всех. Ярина и сама понимала: не просить надо, а требовать, но никак не получалось.

Покосившись на господина, староста кивнул и направился в деревню вместе с разочарованными селянами, те предвкушали потеху, а вышла мелкая ссора, не скандал даже. Волков она отпустила сама. На полянке остался лишь колдун, привалившийся спиной к ближайшей березе и Ивар, со спокойствием древнего изваяния наблюдавший за ней.

– Спасибо тебе, женщина из леса, – отрывисто сказал он, выдавливая слова как через силу. – За сына. Что спасла. Что вернула.

Он протянул платок, но Ярина в ответ замахала руками. Куда ей такое сокровище? Продать? Рука не поднимется, Носить? Не сможет, не ее это. Она к нарядам, которые для неё домовой из сундука доставал, прикоснуться без благоговения не могла, в простых рубахах было привычнее.

– Нельзя, нельзя. Оставь. Ведь память. И не меня тебе благодарить надо, кикиморы его спасли, я принесла только.

Она думала, Ивар примет это как должное, но он неожиданно кивнул:

– Хорошо. Если укажешь на них, я поблагодарю.

Ярине еще не встречались люди, желающие по доброй воле сказать спасибо нечисти, потому она сперва растерялась. Но, оглянувшись на колдуна, который хоть уже сравнялся цветом лица с березовым стволом, однако упрямо оставался на месте, поманила купца в лес. Он пошел за ней без сомнений.

– Человек. – Бункушник выступил из-за деревьев неслышно, кикиморы выбрались следом. – Глупый. Зачем пришел?

– Поблагодарить, – ответил Ивар спокойно. На болотную нечисть он глядел без страха и отвращения, с интересом. – Может, я смогу чем помочь.

Нечисть промолчал, только улыбнулся, обнажая острые зубы.

– Увези ребенка, – тихо проскрипела одна из кикимор, крючковатыми руками поправляя одеяльце. – Позаботься о нем.

– Спасибо. Мой род в долгу перед вами, – купец с почтением поклонился.

– Нам не нужно благодарности, – прошелестели кикиморы. – Пусть дитя будет счастливо.

– И забери тело жены. В топях ей не место. Упокой по обычаю.

Ивар оглянулся на нее, и Ярина кивнула.

– Я провожу завтра утром. Иначе мы не успеем вернуться до темноты. Приходи к избушке на рассвете, я прикажу волкам, чтобы проводили.

– Не нужно, – холодно отмахнулся он. – Дорогу я найти сумею. Возьми Орма.

Он протянул спящего сына, Ярина приняла ребёнка с удивлением, осторожно баюкая.

– С тобой в лесу он будет в безопасности. До завтра.

Бункушник поглядел ему вслед, и когда Ивар скрылся за деревьями, задумчиво прохрипел.

– Вкусно пахнет. Столько крови, ярости, звериной силы. Хороший запах. Жаль, что зверь его скован.

Зверь? Какой еще зверь? Но сорвалось с губ совсем не это.

– А чем пахну я?

Под пронизывающим взглядом нечисти Ярина потупилась, понимая, что зря спросила, но сказанного не воротишь.

– Я не могу разобрать, чем пахнет ворожейка, – ответил бункушник, как ей показалось, с сожалением, – петля на шее забивает запах. Оно смердит болью и смертью. Плохая смерть. Нет покоя. Душно. Даже смотреть больно.

Больше он ничего не сказал, резко развернулся и исчез в чаще. Кикиморы тоже принялись пятиться, непрерывно кланяясь, и вскоре Ярина осталась в березняке одна.

Она вернулась на поляну и передала похныкивающего ребенка домовому.

– Его кормить пора, дедушка.

– Я уж вижу, – Торопий перехватил драгоценную ношу поудобнее, пихая пятками волка, чтобы тот развернулся. – Поеду я, иначе расплачется. Сама-то сдюжишь?

Ярина кивнула: не все же за чужой спиной прятаться.

– Вот и ладушки. Гаврюшу я с собой возьму, чтоб тебе живность тащить сподручней было.

– Кого?

– Да вот его. – Домовой ловко стащил череп с дрына и устроил впереди себя. Тот ничуть не возражал, вцепившись в шерсть волка зубами, чтобы не свалиться. – Даже у лахудр речных имена есть. Чем наши защитнички хуже?