— Для ритуала все готово. Они сказали, что скоро начнут.
— Ясно, нам тоже надо поспешить. А где Кагетора-сама?
— У лорда Масамунэ. Думаю, вот-вот вернется.
Перед Зуиходэном пылал костер. Генералы Датэ, одетые в униформу с геральдическими украшениями такими же, как на мавзолее, выстроились по его периметру. Платформы гома были готовы, и до ритуала оставались считанные минуты. Масамунэ, сидя в окружении воинов, сказал Такае:
— Вот, остальное оставляем на вас.
— Хорошо, а вы уж здесь постарайтесь.
— Такая.
Он оглянулся на Юзуру: тот выглядел встревоженным. Такая ободряюще улыбнулся:
— Со мной все будет хорошо, так что за меня не беспокойся.
— Поосторожнее там и не лезь на рожон.
— Угу… Лорд Масамунэ, пожалуйста, присмотрите за Юзуру.
— Непременно.
Такая развернулся на пятках: Наоэ уже поджидал его внизу каменной лестницы.
Солнце клонилось к горизонту.
Масамунэ проводил Такаю, идущего по тропе, теряющейся в кедровой роще, и звучно объявил:
— Начнем же ритуал успокоения кинрин но хо! Охраним барьер Кегаминэ! Все и каждый, будьте защитой нашей!
— Вот и солнце садится, — проговорил юноша, стоящий на веранде, с которой открывался вид на сад камней и крохотный журчащий пруд.
Второй человек, в одеждах священника, обернулся на голос — он сидел в маленьком храме перед возвышением со статуэткой Будды и держал в руке нить молитвенных четок. Было ему на вид не более двадцати пяти-двадцати шести лет; лицо с полукружьями густых бровей дышало бесстрашием.
— Желаешь еще какой-либо сделки?
Юноша на веранде повернулся — это был Косака Дандзе:
— Да нет. А вы, сдается, перед Буддой сидите, Есиасу-доно?
— В прошлой жизни я направил было стопы на путь служителя Будды, но в конечном счете не сгодился.
Косака зло глянул на сменившего тело Есиасу. Тот даже не пытался скрыть нетерпение; вмешательство Датэ и Уэсуги не позволяло ему укрепить оставшиеся точки барьера. Для того-то Есиасу и вернулся на время в храм при Аоба, служивший ему пристанищем.
— Коварный Датэ, коли тебе еще не хватило, так мне следует сызнова натравить на тебя коко Дакини.
— Хо-хо, у тебя еще осталась сила?
— Слушай, ты… — вспыхнул Есиасу. — Ты Якш Уэсуги и пальцем не тронул! Разве я не дал тебе сведения об Оде? А ты, сдается мне, к Уэсуги и не приближался!
Косака с невинным видом смотрел на сад:
— Но я ведь пришел к тебе на выручку, разве нет?
— Правда ли ты хочешь сражаться с Уэсуги? Или просто собираешься пренебречь обещанием?
— Успокойся, я тоже жил в эру Сенгоку и обещанное однажды не нарушу.
— Твои речи истинны? Ты и вправду намереваешься разбить Уэсуги?
— Повторяешься, Есиасу, — жестко парировал Косака, скрестил руки и устремил взгляд в заливающееся алым небо.
День близился к завершению. И тут Есиасу шестым чувством ощутил волнение ауры Сэндая.
— Чт!
Мощная вибрирующая волна причудливо и непостоянно колебалась — Есиасу сразу почувствовал себя очень плохо.
— Чт… что… это… — простонал он, дрожа и прижав ладонь к голове. — Что… это? Что… боже… что это такое?
Косака оглянулся и слегка прищурился, подозрительно глядя в сторону далекого Кегаминэ.
«Похоже, они приступили».
Уголки его губ чуть приподнялись.
«Ну-ка, покажи, как справишься с лисицами, Датэ Масамунэ».
В Кегаминэ начались ритуалы Гозанзэ Мео хо и Дайтоку Мео хо. Сэндай захлестнула жестокая битва заклинаний.
Ниссан Леопард подъехал к первой точке барьера, что располагалась в Мие. Аяко выбралась из автомобиля и, глядя в небо на юго-западе, тихо заметила:
— Они начали Рэндан хо.
— Здорово будет, если все пройдет успешно, да? Но пойдем все-таки и здесь побродим.
Из воронки, где провели призыв мертвых, рос, будто пытаясь пронзить небо, гигантский столб света. Обычные люди его не видели: свет состоял из немереного числа собравшихся на зов духов.
— Ого, похоже нам бросают вызов!
Они вступили в огороженный участок.
— Ну ладно, изгонять будешь ты, Нагахидэ.
— Да-да. Простите, джентльмены, ничего личного! — Чиаки окутало сиянием.
Они собирали энергию, и воздух вокруг дрожал, потревоженный их аурой. Аяко опустилась на колени, а Чиаки сложил руки перед грудью в мудре Бисямонтэна.
— Ну! Давай, Харуиэ!
В усыпальнице Кегаминэ ярко пылали две платформы гома. Чокай стоял на одной, Кэйсюн — на второй, а вокруг собрались еще десятка с три монахов. Чокай проводил Гозанзэ Мео хо, а Кэйсюну досталось Дайтоку Мео хо.
— Он сонбанисонба ун базара ун хатта он сонбанисонба ун базара ун хатта…
— Он сючири кяро роха ун кан соака он сючири кяро роха ун кан соака…
Монахи читали мантры в унисон, а Масамунэ и остальные стояли неподвижно и смотрели. Юзуру тоже не отрывал взгляда от монахов.
— Он сонбанисонба ун базара ун хата…
— Он сючири кяро роха ун кан соака…
В мавзолее все нарастало напряжение, пронизывало его насквозь, и голоса монахов эхом отзывались в темноте. В воздухе, причудливо извиваясь, танцевали два языка пламени.
— Нарита-доно, — позвал Масамунэ, заметив, что Юзуру словно примерз к земле.
Его лоб блестел от пота, и лицо, освещенное огнями, казалось мертвенно бледным.
— Нарита-доно, как вы?