Януш Корчак. Жизнь до легенды

«Я сочинил короткий рассказик о воробьях, которых двадцать лет подкармливал, — напишет он в дневнике. — И поставил себе задачу реабилитировать мелких воришек. Но кто захочет всмотреться в убожество вши?

Кто, если не я?»[85]

Наш герой исписал два блокнота наблюдений за этими шустрыми птицами, мечтал написать о них книгу.

Воробьи, как известно, очень похожи друг на друга, так вот Корчак научился отличать и даже давал им имена. Чем приводил воспитанников в восторг.

«Дети имеют в мою комнату свободный доступ, — писал Корчак. — И каждый вечер непременно они стоят у открытого окна. Ребенку требуется движение, воздух, свет, — я согласен, но и что-то еще. Пространство, чувство свободы — открытое окно»[86].

Дети, воробьи… Красивая лирика.

Суть жизни — бесконечный груз забот, который разделить не с кем.

Ну разве что со Стефанией, которая всегда жила отдельно, в своей комнате.

Всегда. Тридцать лет.

Тридцать!

Подруга — не жена. Заместитель.

Настало время — познакомиться с ней поближе.

Глава двенадцатая. Стефания

1

Биограф в растерянности.

Мужчина и женщина. Живут в одном доме три десятка —!!! — лет.

Делают одно общее дело.

В их отношениях существует все, что должно и может быть в отношениях между мужчиной и женщиной.

Кроме любви.

Тридцать лет… В одном доме… Одно общее дело…

Может быть, правильнее так: кроме любви? Вопросительный знак… То есть некоторое сомнение: была все-таки любовь или отношения ограничивались дружбой больше четверти века?

Не разобраться.

Да и стоит ли — через сто лет? Через век целый анализировать то, что главные участники истории вовсе не хотели афишировать. Даже если и было что…

Однако…

Однако факт взаимоотношений героя повествования с женщиной всегда важен для понимания героя.

Любовь или дружба? Дружба или любовь?

Не знаю… Не знаю… Не знаю…

Близким другом не был. Свечку, как говорится, не держал.

Но — факты, факты…

Факты ли?

Биограф в растерянности.

2

Итак, они встречаются на вечере памяти Марии Конопницкой. Вильчинская пригласила на вечер Корчака, предполагая предложить ему стать директором Дома сирот, которым на тот момент руководит она.

Корчак — писатель и врач. У него нет опыта ни в деле организации чего-либо, ни в педагогической работе. Тем не менее Стефа настаивает на том, чтобы детский дом возглавил именно он.

Почему? Непонятно. Существует ли в этом элемент какого-то личного отношения к Янушу Корчаку? Или просто Стефа своим женским чутьем поняла, что у Корчака все должно получится? Или ей очень хотелось быть рядом, быть ближе к этому человеку?

Нет ответа. Судите сами, дорогой читатель.

Однако обратим внимание еще раз: Стефания Вильчинская отдает свое дело и свою должность тому, у кого, если смотреть формально, нет никаких оснований ни принимать это дело, ни занимать эту должность.

На поэтическом вечере начинается совместная жизнь мужчины и женщины, которые формально никогда не стали семьей. Однако разлучить их смогла только война.

Стефа и Януш вместе въехали в Детский дом на Крахмальной в 1912-м. В 1942-м в газовые камеры Треблинки шло два отряда — один вел Корчак, другой — Вильчинская.

По сути, вместе — огромная часть жизни. Собственно, именно та часть жизни, когда человек реализуется и становится тем, кого потом помнят потомки.

Они были рядом.

Но поскольку — напомню — Корчак дал обет безбрачия и считал, что ребенок, родившийся у еврея, сразу становится рабом, Януш и Стефания не стали семьей.

Тридцать лет жили под одной крышей, но в разных комнатах.

Воспитанники знали: есть директор, пан Корчак, и его заместительница, пани Вильчинская. Ничего личного.

Правда, исследователь замечает, например, следующее:

«Отношения между Корчаком и Вильчинской, оставаясь уважительными и рабочими, временами напоминали супружеские. Так, Стефа покупала Янушу одежду и следила за его внешним видом, а когда он болел — ухаживала за ним. Однажды Корчак был простужен, после общего обеда он встал и направился к выходу, но Стефа закричала „Стой, стой!“ и побежала следом за ним.

— У вас есть носовой платок?

Корчак порылся в карманах и обнаружил, что там пусто.

— Но вы же простужены! Вот, возьмите мой! Вы как малый ребенок!»[87]

Но все равно ведь непонятно: напоминали супружеские или были таковыми?

Загадка…

3

Корчак писал, что первый год в Доме сирот был для него самым трудным в жизни.

Он придумал своим воспитанникам интересную, насыщенную, полезную жизнь. А она им не пришлась по душе.

Вольные люди — беспризорники, сироты. Им тяжко следовать правилам дисциплины. Становится неинтересно, когда приходится делать не то, что хочется, но то, что необходимо. Вообще, трудное это дело: вольному человеку оказаться в стае.

Как известно, в любом учреждении тряпки, щетки и ведра прячут, чтобы их было не видно. В Доме сирот Корчака все эти «аксессуары уборки» всегда ставились на самое видное место, как бы подчеркивая: чистота здесь очень важна, и никто не стесняется того, что с нею связано.

Детям не нравилось убираться и мыть пол. А кому нравится? Корчак не хотел их заставлять, но — как быть? Если не заставлять, никто ничего не будет делать.