Читаем Япония: язык и общество полностью

Веками в массовом сознании японцев поддерживалась идея о божественном происхождении императорской династии. В соответствии с ней члены императорской семьи воспринимались как особые люди, отличные от остального человечества. По отношению к ним, естественно, использовались особые слова и грамматические формы исключительной степени вежливости. Такая традиция, установленная в средние века, дожила до поражения Японии во Второй мировой войны. В 1944 г. был составлен словарь императорской лексики, включавший 372 слова, значительная часть которых к тому времени, впрочем, употреблялась лишь внутри самой императорской семьи и при дворе. Особенно много среди императорской лексики было слов, обозначающих пищу (чтобы как-то возвысить процесс приема пищи членами императорской семьи), существовал также специфический набор приветствий, местоимений, менялись многие глаголы, ср. годзэн 'вареный рис' вместо обычного гохан, о-ситонэ 'подушка для сидения' вместо дзабутон, о-сурусуру

'благополучно' вместо будзини, о-сумару 'ложиться спать' (об императоре), о-сидзумару 'ложиться спать' (о других членах императорской семьи) вместо нэру
и т. д., большинство слов такого рода содержало вежливую приставку о-/го- [Sakurai, 1984].

После войны тезис о божественном происхождении императора был официально отменен, а указанная императорская лексика была признана не соответствующей времени и исключена из употребления. Сейчас при массовых обследованиях выясняется, что большинство информантов не знают этих слов и считают их странными [Отакэ, 1984, с. 74–75] Отказались от них и сами члены императорской семьи (по крайней мере вне семейного общения) император после войны уже не именует себя публично особым местоимением тин, перейдя на стандартное ватакуси [Sakurai, 1984, с. 60].

Однако официально было решено сохранить по отношению к членам императорской семьи независимо от их возраста использование вежливо-субъектных и вежливо-объектных форм, но не специфически императорских, а обычных, возможных и в отношении других людей. Специфика здесь все равно сохраняется, но уже как стилистическая: в газетной информации вежливо-субъектные и вежливо-объектные формы обычно употребляются лишь применительно у членам японской императорской семьи (реже — к иностранным монархам). Такие нормы строго выдерживаются в печати (исключая такие газеты, как «Акахата»), по телевидению и радио. Даже при показе по телевидению гостиницы, где как-то останавливался император, ее обстановка именовалась с употреблением приставки о-/го-: о-хэя

'комната', го-дзасэки 'сиденье' и пр. Такое употребление поддерживается правительством и оппозицией, исключая коммунистов.

В разговорной речи и вообще в неофициальных ситуациях такое употребление далеко не обязательно. Нам приходилось в феврале 1974 г. наблюдать приезд императора и императрицы в морской музей в г. Симидзу (префектура Сидзуока) Многие встречавшиеся использовали обычные, лишенные вежливости формы типа Кита 'Приехал' вместо нормативного в таких случаях Ирассятта

.

Вежливые формы в средствах массовой информации могут меняться и в отношении иностранных монархов, но непоследовательно и только тогда, когда они выполняют ритуальные функции; если речь идет об их политической деятельности, вежливые формы не приняты [Исино, 1977, с. 51–53].

Формы вежливости прежде и теперь

В средневековой Японии, особенно в позднее средневековье, система вежливости была еще сложнее, чем сейчас, а правила употребления форм вежливости — много жестче; любой говорящий не смел выходить за пределы речевых норм, установленных для его сословия. В основном за счет этого количество форм вежливости в позднефеодальное время было исключительно велико. Например, в языке XVII — начала XIX вв. зафиксировано 31 местоимение 1-го лица, 48 местоимений 2-го лица [Сыромятников, 1978, с. 50–67]. Еще в довоенные годы сохранялись многие формы вежливости, унаследованные от феодальной эпохи, например специальные императорские. Сама система форм вежливости в то время рассматривалась как вне Японии, так и левыми деятелями в самой стране как феодальный пережиток, подлежащий устранению в будущем [Конрад, 1937, с. 13 и др.]. В первые послевоенные годы несоответствие старых норм языковой реальности было особенно заметно в отношении форм вежливости; социальные перемены здесь наиболее явно повлияли на язык. В 1952 г. были приняты новые нормы под названием «Корэкара-но кэйго» («Формы вежливости отныне»). Однако они появились в момент, когда резкие изменения в языке еще продолжались, и ряд положений вскоре устарел. Ко второй половине 50-х годов произошла стабилизация системы форм вежливости, хотя кое в чем она продолжала меняться и позже [31].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Косьбы и судьбы
Косьбы и судьбы

Простые житейские положения достаточно парадоксальны, чтобы запустить философский выбор. Как учебный (!) пример предлагается расследовать философскую проблему, перед которой пасовали последние сто пятьдесят лет все интеллектуалы мира – обнаружить и решить загадку Льва Толстого. Читатель убеждается, что правильно расположенное сознание не только даёт единственно верный ответ, но и открывает сундуки самого злободневного смысла, возможности чего он и не подозревал. Читатель сам должен решить – убеждают ли его представленные факты и ход доказательства. Как отличить действительную закономерность от подтасовки даже верных фактов? Ключ прилагается.Автор хочет напомнить, что мудрость не имеет никакого отношения к формальному образованию, но стремится к просвещению. Даже опыт значим только количеством жизненных задач, которые берётся решать самостоятельно любой человек, а, значит, даже возраст уступит пытливости.Отдельно – поклонникам детектива: «Запутанная история?», – да! «Врёт, как свидетель?», – да! Если учитывать, что свидетель излагает события исключительно в меру своего понимания и дело сыщика увидеть за его словами объективные факты. Очные ставки? – неоднократно! Полагаете, что дело не закрыто? Тогда, документы, – на стол! Свидетелей – в зал суда! Досужие личные мнения не принимаются.

Ст. Кущёв

Культурология
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология