Япония в эпоху Хэйан (794-1185)

Путь к славе далек, но на голове моей уже виднеется седина.
Моя жизнь подходит к концу, и я хочу уйти от мира.
Прислуживать Тысячелетнему Великому ванну [на пирах, где сочиняют стихи] о луне и ветре.
Я не знаю, может ли это случиться со мной.
Стою рядом со сливой, когда ночь полнится ароматами.

Татибана-но Масамити

Эти строки принц с Седьмой линии[1392] сочинил о себе. Люди, слышавшие эти строки, не могли не утирать слезы. Но после того как принц удалился от мира, о нем мало что известно. Кто-то сказал: «Наверное, он снова отправился в Коре и стал там святым»[1393].

32. О том, что предисловие Сугавара-но Митидзанэ написано великолепно.

Помощник наместника говорил, что каждый раз, когда он читает предисловия Сугавара-но Митидзанэ, его сердце разрывается от тоски. В «чанцзюй» сказано: «Я назвался Бай Лян и назвал свой дом „Беседка орхидей“[1394]. Я сажаю деревья, как в саду Хуа Линь»[1395]. «Луна и ветер всегда одни и одинаковы для небес. Для людей же, которые смотрят на них, они различны», — так написано в предисловии к поэме «Где осенью увидишь водный поток?». В предисловии к поэме «Даже небо пьянеет, когда распускаются цветы» сказано: «Вспоминая о Вэй-вэне[1396], наслаждаюсь красотой». Наконец, в предисловии к поэме «Свадьба» написано: «Во дворце красавицы воспользовались косметикой и нарядились в роскошные одежды. Соловей поет в цветах под прохладным ветерком и яркой луной». Все эти строки поистине восхитительны.

Когда же Миёси-но Киёюки прочитал строки Митидзанэ «все, кроме тебя Ки-но Хасэо, ученые, но не поэты» сказал: «Как же это он мог так сказать, когда есть я?». Но позже сказал, что строки «Придворные с наступлением ночи зажигают во дворце факелы. Так уж заведено» — просто очень хороши.

43. Прошение об отставке с занимаемого поста.

Некто[1397] рассказывал: «Я уже два или три года думаю написать прошение об отставке. Много раз пытался написать черновик. Но я ведь уже стар и [у меня] различные хвори. Моя жизнь скоро кончится, ибо жизнь, словно роса». «А что вы написали в своих черновиках?» — спросил некто. «„Я служу двору“, но я из народа. Во время одного из моих снов мне явился Инь Дин[1398]. Мне везет на хороших людей, но не складывается с рыбалкой. Дожив до семидесяти лет, я встретился на охоте с Вэнь-ваном», одного жаль, что эти строки я еще никому не читал.

46. О «Жизнеописании министра Тамурамаро»[1399].

Говорят, что «Жизнеописание министра Тамурамаро» принадлежит кисти государя Сага. Там есть строки: «Военный стратег — полководец Чжан[1400] должен лишь вести за поводья [лошадь Тамурамаро]. Знаменитый канцлер Сяо[1401] должен следовать с плетью [за лошадью Тамурамаро]». Это поистине замечательные слова.

52. В сочинении «Баопу-цзы» есть такие слова: «Изящная словесность и утверждение славы и величия отличаются как десять „сяку“[1402] от одного „дзё“»[1403][1404].

«Когда накапливаются знания, ты становишься совершенномудрым. Когда накапливается вода, она превращается в пучину»[1405], — сказали мне.

Еще говорят: «У Ван Чжао-цзюня был сын. Он назвал его Чжи Яши. Он был рожден от гуннов»[1406].

А еще говорят: «Даже человек, у которого голова полна книг[1407], не может сравниться с тем, кто пишет в жанре изящной словесности»[1408].

56. Об иероглифе «ао» в имени Лю Ао матери Гао-цзу[1409].

Оэ Масафуса рассказывал: «В „Ши цзи“ и в „Хань шу“ в имени Лю Ао, которая была матерью Гао-цзу, вместо иероглифа „ао“ стоит знак „вэнь“. На то есть причины. Давным-давно жил человек по имени Ван Шэн. Прочитав „Хань шу“, он стал сетовать на Гао-цзу: „Выйдя из простонародья, с мечом в три „чи“[1410] ты подчинил Поднебесную. Тебя называют мудрецом. Как глупо не изменить знак „ао“ в имени твоей матери! Ведь он означает „старуха““. Позднее [Ван Шэну] во сне явился сам Гао-цзу, и с ним было несколько человек. Они стали выговаривать Ван Шэна: „Разве ты не видел памятник в Сышуйдин? Иероглиф „ао“ ошибочен, должен быть „вэнь“[1411]. Ты не сумел правильно прочесть иероглиф и обвиняешь прежнего правителя[1412]. Это тяжкое преступление“. Гао-цзу приказал свои спутникам связать Ван Шэня. Его преступление было прощено только после того, как давно почивший отец Ван Шэня заплатил штраф. Когда Ван Шэнь пробудился ото сна, его спина была мокрой от пота».