Япония в меняющемся мире

В центре внимания настоящего исследования 一 история не столько «нанкинской резни» как таковой (в ней, следует признать, до сих пор остается много неясного), сколько дебатов вокруг нее, всегда отличавшихся жесткой идеологизированностью, политизированностью и непримиримостью сторон, демонстрирующих явную неспособность к диалогу. Автор не предпринимал собственного исследования вопроса «как было на самом деле» и не намерен предлагать здесь свою версию происходившего. Моя задача скромнее —познакомить читателя с основными точками зрения и интерпретациями событий, появившимися в послевоенной Японии, показать их связь с общественными и политическими процессами и по мере возможности подвергнуть их критическому анализу.

Спорам о Токийском процессе столько же лет, сколько и самому процессу. Что это было — справедливый и беспристрастный «суд народов» над «отребьем человечества» или «правосудие победителей», покаравшее лидеров поверженной стороны? Автор этих строк уже не раз излагал свой взгляд на проблему, поэтому остановлюсь лишь на нескольких принципиально важных моментах.

Токийский процесс, как и Нюрнбергский, имел сугубо политический, а не юридический характер. Во-первых, обвинители и члены трибунала выступали как единая команда, организованная на государственном уровне и призванная карать, а не искать истину. Подсудимые были объявлены «военными преступниками» не только до вынесения вердикта, но еще до предъявления им официального обвинения; для придания этому должного веса была использована вся мощь союзных и подконтрольных союзникам средств массовой информации. На обоих процессах царствовала «презумпция виновности», хотя открыто об этом никто не говорил. Во-вторых, и обвинители, и члены трибунала представляли только страны, воевавшие с Японией и победившие в этой войне. Представители самой Японии и нейтральных стран в процессе не участвовали, что голландский судья Б. Ролинг позднее назвал «страшной ошибкой». В-третьих, обвинению и защите на практике не были предоставлены равные права и возможности. Обладая правом отвергать любые доказательства или свидетельства, представляемые обеими сторонами, трибунал в большинстве случаев (но не во всех!) принимал решение в пользу обвинения, давая понять, на чьей стороне находятся его симпатии. В-четвертых, обвиняемых судили на основе не-юридического принципа ex post facto (т.е. «обратной силы закона») и концепции «заговора», заимствованной из англо-саксонского права и не имевшей международного признания. В-пятых, Хартия трибунала в процедурном отношении предусматривала то, что едва ли было бы допустимо в любом обычном суде. Например, она позволяла трибуналу принимать к рассмотрению (раздел 16):1)любой подписанный и введенный в действие документ без доказательств подлинности подписи и факта введения его в действие; 2) все письменные и устные показания, а также любые дневники, письма и другие документы, которые представляются содержащими информацию, имеющие отношение к сути дела; 3) копию любого документа или любое вторичное свидетельство о его содержании, если, по мнению трибунала, оригинал недоступен или его представление займет слишком много времени. Формально и обвинение, и защита могли предоставлять трибуналу любые свидетельства, не заботясь об установлении их подлинности, как того требует обычная судебная процедура, а право решения по каждому конкретному вопросу оставалось за трибуналом. Однако в условиях единства действий обвинителей и судей этот пункт давал колоссальное преимущество обвинению. Наконец, трибунал имел право по своему усмотрению принимать или не принимать показания обвиняемых и свидетелей, никак не подтвержденные документально; на практике он почти автоматически принимал все показания, выгодные обвинению, и отвергал свидетельства в пользу защиты. Использование признательных показаний в качестве главного доказательства вины, не требующего иного подтверждения, является, как известно, основой «доктрины Вышинского», на которой были построены советские «показательные процессы» 1936-1938 гг. и которая давно отвергнута и осуждена всеми школами права. Применительно к свидетельствам о «нанкинской резне», которые использовались во всех последующих дискуссиях о ней, последние два пункта приобретают особое значение.

Сказанное позволяет сделать четкий вывод: Токийский процесс был политическим процессом, судом победителей над побежденными. «Суды победителей над побежденными всегда неудовлетворительны и почти всегда несправедливы»,- заметил в 1951 г. известный английский теолог В.Р. Инге²²².