Стремясь расположить к себе общественное мнение «великих держав», японские имиджмейкеры отдавали приоритет «мягкому» моделированию 一 не навязывали заграничному потребителю готовую модель, но позволяли ему «самостоятельно» увидеть тот образ страны, который считали желательным. Сначала это был образ «живописной Японии», страны поэтов, художников и кра-савиц-гейш, который формировался усилиями преимущественно иностранцев 一 путешественников и деятелей культуры (Пьер Лоти, Редьярд Киплинц Клод Фаррер, Константин Бальмонт, Бернгард Келлерман), известных и влиятельных у себя на родине. Для популяризации этого образа особенно много сделал широко известный в конце XIX — начале XX вв. прозаик и эссеист Лаф-кадио Хёрн, переселившийся в Японию и ставший ее активным имиджмейкером.
С течением времени этого стало недостаточно. Японии надо было активнее популяризировать и пропагандировать себя усилиями самих же японцев. Коммерческие успехи и экспансионистские акции страны не прибавляли ей симпатий у тогдашних хозяев мира 一 США и европейских держав, со стороны которых все чаще звучало осуждение курса официального Токио. Правящие круги, разумеется, вели свою пропаганду, но эффект от официальных заявлений и разъяснений был все меньше и меньше — им попросту не верили и не принимали всерьез. Единственной возможностью что-то реально изменить стало появление японцев, которые завоевали бы искреннее доверие иностранцев, прежде всего представителей «великих держав». Учитывая типичное в ту пору презрение «белых» к «желтым», эти люди должны были говорить на языке «белых», т.е. оперировать понятиями, знакомыми и понятными европейцам, апеллировать к их представлениям, чтобы сначала заставить себя слушать, а потом верить. Для этого требовалось безукоризненное знание английского (в меньшей степени французского) языка, европейской христианской культуры, обычаев и менталитета потенциальных потребителей пропаганды. Достичь этого можно было только путем длительной жизни за границей, причем без отрыва от собственных национальных корней, ибо космополитические японцы едва ли смогли бы внятно поведать о традициях своей страны. Япония начала открываться миру только в 1860-е годы. Прежде чем такие люди появились, должно было пройти несколько десятилетий.
Голландский японовед Карл ван Вольферен, автор известной книги «Загадка японского могущества» (1989), назвал эту категорию людей «буферами» и «информаторами», дав развернутое определение их деятельности: «Под «буферами я имею в виду тех, кому доверена задача делать контакты с иностранцами максимально гладкими. Это сугубо японское явление47
, легко узнаваемое как в государственных учреждениях, так и в мире бизнеса. Живущие в Японии иностранные дипломаты и бизнесмены имеют с ней дело через посредника 一 сообщество англоговорящих и предположительно интернационализированных буферов, смягчающих удары, которые непредсказуемый внешний мир может нанести их структурам.Эти буферы, 一 продолжает Вольферен, 一 могут быть на удивление откровенными, проявлять подлинное понимание трудностей иностранца и часто создают впечатление если не готовности удовлетворить желание партнера, то, по крайней мере, серьезности, с которой представляемые ими структуры относятся к его проблемам. У Японии есть полдюжины супер-буфе-ров, которые посвящают большую часть своего времени
Порой более влиятельные министры или лидеры экономических организаций и даже сам премьер-министр играют роль буфера в общении с иностранными торговыми представителями. Иностранные визитеры, возвращающиеся домой с новостями, что на сей раз они говорили с действительными хозяевами положения и что они находятся под впечатлением от их готовности принять эффективные меры, обманывают самих себя. Людей с такими широкими полномочиями в Японии нет.