Японская кукушка, или Семь богов счастья

– Здравствуйте, Поликлета Никитовна, – сказала она еле слышным голосом, увидев свою наперсницу, с которой не виделась со времени их прибытия – больше недели. – Ох и подвела я вас… Простите меня. Сама кашу заварила. И в кусты… – она виновато улыбнулась. – Зато теперь урок выучила…

Хотела было Поликлета высказать Светлане, что она по этому поводу думает, да как увидела её, тотчас и закрестилась: не сразу поняла, кто это перед ней – то ли барышня, то ли парнишка какой худосочный, – кожа да кости остались, только потом догадалась, на всякий случай волосы её решили остричь, если бы сыпняк, чтобы вошь не завелась в карантинном помещении, где разный народ перемежается. Теперь от её каштановых кос всем на загляденье не осталось и следа – стриженые волосы едва прикрывали уши. Поверх дорожного платья на ней было надето тоже что-то вроде широкого тёмно-зелёного халата, только что пояс был без кистей, а так – кушаком подвязан вокруг талии, как у пастуха.

– Это какой же… – тихо спросила Поликлета., оправившись от испуга. – Урок какой?

– А такой, – ответила Светлана, – что лучше родного места в мире ничего нет и быть не может.

Светлана стояла перед ней осунувшаяся, губы её были как будто обветрены, и глаза горели ещё тем нехорошим, болезненным блеском, который ещё долго блуждает в потёмках выздоравливающего тела даже после ухода горячки, а вместо румяных щёк на её лице виднелись лишь бледные впадины.

– Господи! – охнула Поликлета. – Чем же они тут тебя лечили, матушка, Светлана Алексеевна? Никак голодом морили, супостаты нечестивые! – голос её дрогнул от жалости к барышне. Ей очень хотелось схватить как следует за грудки словоохотливого «докутура» и отмутузить его от души, но, помня, что они не дома, в Талашкине, а в чужой стране, обычаев которой они толком не знают, она тут же взяла себя в руки и сдержалась, брови только сердито нахмурила. Накидывая на плечи Светланы горжетку, выхваченную из споро развязанного дорожного узла, она подхватила девушку за локоток и поспешила из больницы вон, не глядя на Сусуму Петровича, по обыкновению мерно отвешивающему прощальные поклоны «докутуру», что так же степенно отвечал ему поклоном на поклон.

20

Против ожидания у Райдона не всё было хорошо. В довольно простой и понятной его жизни вдруг всё перевернулось. B ней действительно появился новый смысл, и связано это было, как и предполагала Теруко, и с женщиной в том числе. Но представить себе, с какой, не смогла бы даже проницательная, мудрая Теруко, умеющая читать мысли цветов и камней. Только раз она почувствовала, что с сыном может произойти нечто необычное, когда вытирая пыль на полочках с семенами, она нечаянно смахнула одну из фигурок нецуке – рыбака с удочкой и корзинкой. Фигурка упала на пол и часть её – корзинка и вылезающая из неё наполовину рыба – откололись. Зная старинное правило, что негоже держать подле себя треснувшие предметы, даже если они были подарком или изображением богов, а рыбак с удочкой несомненно был Эбису, одним из богов счастья, Теруко погоревала, но мужественно положила осколки в бумажный пакетик для семян и выбросила. Так на её полочке осталась лишь одна нецуке – трёхлапая жаба. «Надо бы написать сыну письмо, – подумала она. – Предупредить, чтоб опасался подвоха судьбы и заодно поискал нового Эбису в подарочных лавках». Но в суматохе ежедневных забот она не сделала ни того, ни другого…

…Примерно за год до этого линкор Райдона стоял на причале в Хакодате, готовясь следовать на Йокогаму через Сёндай, когда Райдону вдруг сообщили, что для него будет особое поручение и надо будет остаться на берегу. Он недоумевал. Обычно о таких решениях сообщают заранее. И до этого бывало, что часть команды по разным причинам оставалась на берегу в портах по пути следования. Иногда их помещали в расквартированных учебных частях, где младший офицерский состав продолжали обучать теории корабельной артиллерии. В них изучали явления разнобоя, величины снопа траекторий и без конца подсчитывали срединные отклонения для пушек в зависимости от боевого запаса. Иногда кадеты и младший командный состав просто жили в учебных корпусах, без особой на то надобности и поджидали, пока их не подберёт другое судно. Поэтому в том, что его оставили на берегу, ничего странного не было. Странным было другое – что его оставили, не предупредив заранее и даже не объяснив, почему. И уж самым странным было то, что оставляли его одного, без группы таких же младших офицеров. Было впечатление, что поручение вызвано спешкой и явилось неожиданностью не только для самого Райдона, но и капитана линкора, в тот же день уходящего в Сендай.