Японская новелла

Проживал в этой же местности один человек, равного которому не было никого во всей округе. Звали его Хигути Сабуродзаэмон. В последние годы он числился на официальной службе и жил в Киото; с недавнего же времени он вернулся к себе на родину и, так как был он очень знатен и влиятелен, то все местные самураи явились к нему поздравить с благополучным прибытием. Явился и Мотомэ, и при первой же встрече был так любезно принят, что почувствовал себя очень польщенным и затем стал ходить туда и не в урочное время — осведомляться о здоровье. Этому Хигути очень нравился Мотомэ, — с его молодостью и талантами, и он всегда жалел, что у него нет еще жены. Как-то раз позвал он к себе некоего Умэяма, жившего поблизости от Мотомэ, и говорит ему: “Есть у меня дочь от наложницы. Она выросла в Киото, но теперь я привез ее сюда с собою. Мне бы хотелось выдать ее за Мотомэ! Он хоть и молод еще, но человек серьезный... Вот только не знаю, согласится он, или нет...”

Умэяма в ответ заметил: “Он сам из бедного дома, и породниться с Вами для него все равно, что сорной траве обвиться вокруг драгоценного ствола! Какое же счастье может быть больше этого? Нет никакого сомненья, что дело это сладится”.

Хигути обрадовался: “Если так, то я уж попрошу тебя! Переговори об этом с Мотомэ и принеси мне от него хорошие вести!” — сказал он.

Умэяма сейчас же направился к Мотомэ, и когда объяснил ему, в чем дело, — мог ли Мотомэ не согласиться?

“Знатный дом желает взять меня в зятья... Ведь это же счастье для меня!” — сказал он.

Через посредство Умэяма выбрали счастливый день, изготовили все, что нужно для свадьбы, приготовили подарки. Настал день свадьбы, и Мотомэ отправился в дом будущего тестя для совершения брачной церемонии. Входил он туда с таким чувством, как будто поднимался на самые небеса! Радость его и передать было невозможно. Но вот, — только успел он войти в переднюю и оттуда пройти в следующую комнату, как вдруг с обеих сторон выступило семь-восемь служанок, окружили его и, потрясая тонкими бамбуковыми палками, стали без разбору бить его по плечам и спине. Было это так неожиданно, что тот обомлел, но так как противниками его были женщины — поделать ничего не мог. Удары сыпались на него градом; в замешательстве он только ежился и превратился совсем в комок.

“Эй, кто-нибудь! Остановите их!” — крикнул он, и тогда в ответ на его крик раздался нежный и мелодичный голос: “Не стоит убивать того, кто не знает правого пути! Отпустите его!” Женщины тотчас же прекратили свои удары, подошли к нему, дернули его за уши, потянули за плечи, подняли и втолкнули внутрь дома — прямо пред лицо той, которая говорила.

“Что за преступление я совершил, что со мною играют такие шутки? Это что ж? Прихоть могущественных господ?” — проворчал Мотомэ. Поднял голову, посмотрел; — светильники светили ярко, как днем: у столика стояла, прислонившись к нему, женщина; это была — без всякого сомнения — его первая жена, О-Сай. Мотомэ перепугался страшно: “Что это? Дух покойной жены? Или я вижу ужасный сон? Но все равно... Я — виноват! И нет мне прощенья!” — закричал он. Пот заструился у него по лицу. Служанки же, стоявшие поодаль, закрывали рот рукавами и смеялись. Тут вышел из внутренних покоев сам Хигути: “Зятек, не бойся! Это — дочь моя, которую я усыновил после того, как спас из воды во время своего путешествия из Киото”, — проговорил он.

Ужас Мотомэ все увеличивался. “Я виноват! Прости, прости!” — восклицал он и бился головой о пол. Хигути тогда сказал: “Я этого ничего не знал... И не знаю, что тебе сказать!” Тут О-Сай вся в гневе и слезах стала бранить Мотомэ: “Жестокий человек! С помощью отца моего ты устроился в жизни. Но забыл об оказанных тебе благодеяниях, утопил меня в воде... Однако, небо сжалилось надо мною: меня спас этот благодетель и усыновил. Ну скажи, как я могу на тебя смотреть теперь?” — и она принялась горько рыдать. Мотомэ был весь объят чувством стыда и не в силах был промолвить ни слова. Только опустив голову, молча молил о пощаде. Тогда Хигути стал убеждать О-Сай: “Ты видишь, как зятек убивается. Кается в своем преступлении. Уж теперь он не посмеет отнестись к тебе так легко. Перестань гневаться и прости его!” — уговаривал он О-Сай. Конечно и та, при всем своем гневе на мужа, не собиралась его бросить, почему и смягчилась, прошла в ту комнату, и вновь совершили они свадебный обряд. Хигути обратившись к Мотомэ заметил: “Зятек! Всегда вот так: когда недовольны низким происхождением тестя, — в результате теряют супружеское счастье! Вот и теперь: хоть я и посватал тебя, но средства у меня небольшие, чин тоже маленький, — и боюсь, что тебя это все не удовлетворит. Мне же кажется, что людям следует сходиться друг с другом, не думая о знатности или незнатности, а только исходя из собственных душевных стремлений!”

Мотомэ почувствовал сильнейший стыд, весь покрылся краскою и снова стал просить о прощении. Наконец, оба супруга встали и ушли в свою опочивальню.