Японская новелла

Бессильно шепча эти слова, он поднялся наугад еще с десять тё⁷ по незнакомой горной дороге. Местность становилась все более дикой. Лишь однажды ему показалось, что прозвучало слабое эхо ружейного выстрела, но оно тут же замерло, слышалось лишь, как стекает роса, накопившаяся в листьях. Много раз он останавливался и вслушивался, но все было тихо. Потом, не поднимаясь, прошел по склону еще примерно пятнадцать тё. Миновав рощу темных криптомерии, он подошел к смешанному лесу, как вдруг с соседней вершины загрохотали шаги. Словно скатившись сверху — так, что он не успел опомниться, — десятка полтора солдат с желтыми полосками на погонах⁸ выбежали на него. Обе стороны замерли, уставившись друг на друга. Вдруг один из солдат спохватился и с криком: “Мятежник! Мятежник!” — щелкнул курком.

Не помня себя, он подскочил к прицелившемуся в него солдату, занес над его головой ружье и ударом плашмя свалил его наземь. Растерявшиеся было солдаты окружили одинокого врага, уверенные, что сейчас легко схватят его. Но он бросил свое ружье и, толкнув одного из солдат, того, что послабее, опрокинул его. Тогда другой изо всех сил уцепился за его свисавший на спину меч. Выскользнув из перевязи и оставив меч врагу, он обогнул скалу и помчался вниз с горы обратно.

— Смотри, убежал! Стреляй! Стреляй!..

Солдаты продолжали кричать; мимо его виска веером пролетели пули. Даже не обернувшись, он спрыгнул с обрыва, скатился по склону, помчался во весь дух — и вдруг скрылся в зарослях криптомерии.

2

Миловидная девушка лет шестнадцати, с широким разрезом глаз, с подобранными в прическу итёгаэси волосами⁹, слегка растрепавшимися на висках, склонилась над ткацким станом у окна в ослепительном свете заходящего солнца. Срастив оборвавшуюся нить, она снова взяла в руку челнок, но взгляд ее привлекли тени деревьев на сёдзи¹⁰, колеблемые ветерком с горы Хикосан. Едва наметившаяся грудь девушки поднялась от подавленного вздоха.

— О-Кику! О-Кику! — позвал кто-то.

— Да-а...

Оставив стан, она развязала тесемки, которыми были подхвачены рукава, и вышла в соседнюю комнату. Там женщина лет сорока с лишним, с обильной сединой в волосах, чистила вареные каштаны.

— Ки-сан¹¹, я разлила чай.

— Матушка, а где Маттян¹²?

— Не вернулся еще. С тех пор как Сайго-сан поднял мятеж, даже дети в наших местах только и делают, что играют в войну. А ведь нет ничего отвратительнее войны, правда, Кий-сан?

Переглянувшись, они одновременно вздохнули. Пока чистили каштаны и пили чай, царило молчание. Но вот мать, мельком взглянув на дочь, сказала:

— Ты слышала, Кий-сан, давеча опять приходил Дзимбээ.

— Да?..

— Снова торопил. Я не дала ему окончательного ответа, сослалась на то, что отца, мол, нету дома. Но есть слух, что Такэру-сан очень спешит. К тому же через два-три дня — так говорит Дзимбээ — должны объявить о вступлении Такэру-сан в права наследства. Вот в доме Уэда и сбились с ног — готовят угощение, так он рассказывал...

— Такэру-сан?.. Все-таки?..

— Да ведь что поделаешь? Сатору-сан — лишен разума... Сигэру теперь нет. Вот и выходит, по словам Дзимбээ, что они во что бы то ни стало хотят заранее договориться с нами об этом браке. Завтра он опять придет, так уж надо дать ему ответ. Все-таки, это дом Уэда, а не какой-нибудь другой... так что и ты уж...

— Матушка! Чем идти за Такэру-сан, я лучше...

— Потому отец и тревожится. По правде говоря, мы многим обязаны дому Уэда, так что отец желал бы тебя отдать туда, но... при его доброте он не в состоянии тебе приказывать — ведь ты ему не родная дочь... вот он и очутился меж двух огней. Да и я во всем на твоей стороне. От этого отцу еще тяжелее, а я бы предпочла прослыть среди людей несправедливой и жестокой, чем видеть его мучения.

Она глубоко вздохнула и умолкла.

— Матушка, это очень дурно с моей стороны, но я ни за что не хочу выходить за Такэру-сан. И тетушка Уэда, сдается мне, догадывается об этом, не так ли, матушка?

— Что тебе сказать? Хозяин Уэда теперь из-за своей болезни совсем ослабел, так что он уже не глава дома, как прежде... Да и Такэру-сан такой человек, что даже мать, пусть бы она и думала по-другому, головы не смеет поднять. Ах, если бы Сигэру был дома!..

— В самом деле, матушка, что же все-таки с Сигэру-сан?

Невольные слезы закапали на колени девушки.

— Во всяком случае, так говорит Дзимбээ, Сирояма пала в прошлом месяце, двадцать четвертого числа. Сайго-сан мертв. Умер и Масуда-сан из Накацу. Пожалуй, ни один из тех, кто пришел в отряд из Накацу, не вернулся. А уж Сигэру, такой горячий, раньше других должен был принять смерть в бою... вот в доме Уэда его и считают погибшим.

— Но ведь если итак, какое-нибудь известие должно быть, правда, матушка? Мне никак не верится, что Сигэру-сан нет в живых. И вчера ночью я видела сон, будто бы он вернулся домой — такой похудевший...

— Ты все думаешь о нем, потому тебе и привиделся такой сон. Ах, если бы Такэру-сан пошел на войну, а Сигэру остался дома, как было бы хорошо... Но в жизни не сбывается то, что нам желается, верно, Кии-сан?

* * *