Японская новелла

Рисовые поля вокруг, насколько хватал глаз, блестели в лучах вечернего солнца, колосья на всем необозримом пространстве клонились долу, словно приветствуя нового хозяина. Мужчины и женщины, там и сям жавшие рис, распевали деревенские песни, но, заслышав топот копыт, снимали полотенца, которыми повязывали лоб, и сгибались в поклоне. Оглядывая с коня всю эту картину, всадник проехал еще пять-шесть тё вдоль межи и достиг подножия холма. Из-за густо разросшихся огромных камфарных деревьев проглянули белые стены и черная черепичная кровля усадьбы. Глядя, как поднимается над ней голубоватый дымок, всадник улыбнулся. Лошадь, прядая ушами от порывов ветерка и легко ступая копытами на собственную тень, пробежала по проселочной дороге, свернула у застывшего в неподвижности под деревом эноки заброшенного божка Дзидзо¹⁶, перешла по каменному мостику через небольшой ручей. Она уже приближалась к усадьбе, когда из ворот вышел высокий парень, ростом с “охраняющего врата”¹⁷, и, прикрыв от солнца глаза ладонью, стал всматриваться в подъезжающего. Всадник медленно приблизился. Высокий мужчина сбежал со ступенек перед воротами и замахал ему рукой:

— Такэру, Такэру!

Тот, продолжая сидеть в седле, стал привязывать поводья.

— Что случилось, Сатору-сан?

— Вернулся! Вернулся... Сигэру!..

— Сигэру?!

Молодой человек мгновенно спрыгнул с лошади.

— Что ты сказал? И, подбежав ближе:

— Когда?

— Давеча с гор за домом прямо в садик спустился человек с лицом, повязанным по самые глаза, с виду — поденщик. Думаем, кто бы это мог быть? А это дурак Сигэру. Ха-ха-ха!.. На Эйгатакэ он отстал от отряда. Хотел сделать себе харакири, да на это духу не хватило. Потом долго лежал больной у крестьянина в горах, пока не выздоровел, и по горам, под видом поденщика, пробрался домой. Ха-ха-ха!.. Двое суток ничего во рту не было, отощал, как голодный черт... Ну, матушка заплакала, сразу принялась кормить его. Теперь он спит в задней комнате как убитый. Ха-ха-ха!.. Такэру, ты смотри никому ничего не говори.

Молча слушавший Такэру крепко сжал хлыст, который чуть было не выпал из его руки.

— Ну и ну!.. Сигэру! Сигэру!

* * *

Усадебная постройка, похожая на крепость, стоит примерно в двух ри на юго-запад от городка Накацу, что в провинции Будзэн, у рыбачьей деревни, фасадом к ручью. Это — жилище самого большого богача здешних мест, человека по имени Уэда Кюго.

В Усадьбе растет огромное камфарное дерево, посаженное, как передают, основателем рода. Более трех столетий пышно зеленеет оно здесь. Род этот старинный: говорят, даже в доме Окудайра, который, хотя и жил в деревне, был главой старого клана¹⁸, принимали Уэда как почетных гостей. Имущество Уэда, накопленное за многие годы, не поддается счету, планы земельных наделов, налоговые расписки, старинные монеты — золотые и серебряные — переполняют сундуки. В особых кладовых — старинная посуда, антикварные вещи, книги и картины, а среди них немало редкостных: Канной-целительница с ивой¹⁹ — знаменитое изображение кисти У Дао-цзы²⁰. При одном взгляде на нее у некоего высокопоставленного чиновника, любителя живописи, глаза полезли на лоб от изумления; многокрасочные листы с изображениями “ста цветов и ста птиц”, принадлежавшие некогда императору Хуэй-цзуну²¹; автопортрет художника Су Дун-по²² и еще сотни книг и картин, издавна принадлежащих этому дому, — таких, каких и в Китае, пожалуй, не сыскать... Уже одни эти редкости представляют собой значительное состояние, как со вздохом сказал известный антиквар, специально приехавший из Токио взглянуть на них...

А за каменной оградой на крышах погребов, покрытых столетним мхом, привольно гнездятся домашние голуби, на зелень листвы старого камфарного дерева ложатся блики от черной черепицы и белых стен дома, который жители деревни нарекли Усадьбой. О хозяине Усадьбы в деревне поют:

До господина Уэда рукой не достать,
Таким господином крестьянину не стать.