Японская новелла

³⁴Сэнсэй (дословно — прежде родившийся) — почтительное обращение, прибавляется к имени старшего, учителя и пр.

Дакка — частица, прибавляемая к имени; также обращение в старой Японии. Нечто вроде “барин”, “хозяин” в русской речи.

³⁶Фусума — двойные деревянные рамы, обтянутые с обеих сторон полотном или бумагой. Служат раздвижными перегородками внутри жилого помещения в японском доме.

³⁷Ночь огня — устраивается сельскими жителями 15 января, ранним утром, до наступления рассвета, обычно на окраине деревни. Взрослые и дети бросают в огонь ненужные вещи, легко воспламеняющуюся рисовую солому, подбрасывают вверх листы бумаги с написанными на них в первый день наступившего года иероглифами. Считается, что чем выше поднимет теплый воздух от костра подброшенный лист, тем лучше написаны на нем иероглифы.

³⁸Татами — соломенные циновки, маты стандартного размера (несколько больше 1,5 кв. м), которыми покрывают пол в жилом помещении японского дома.

³⁹Фуросики — шелковый или хлопчатобумажный платок, обычно с рисунком или иероглифической надписью, в котором носят книги, мелкие вещи.

⁴⁰Бичер — Очевидно, имеется в виду брат известной американской писательницы Гарриет Бичер-Стоу, проповедник и лектор Генри Уорд Бичер (1813—1887).

⁴¹Тайгун Ван (дословно “надежда моего отца”) — прозвище китайского мыслителя Люй Шана (известен также под именем Цзян Цзи-я). В китайском историческом сочинении “Записки Сыма Цяня” рассказывается: Люй Шан, будучи уже в восьмидесятилетнем возрасте, занимался ужением на реке Вэй. Однако удил он без лески и крючка, так как имел целью не добычу рыбы, а возможность, находясь в уединении, погрузиться в свои мысли. В это время к нему подошел правитель Вэнь-ван (отец основателя династии Чжоу — XII в. до н. э. — III в. н. э.). Вэньвану было предсказано, что он встретит человека, который станет его помощником в делах управления государством. Люй Шан стал помощником правителя и с тех пор получил прозвище Тайгун Ван.

Таби — матерчатые носки с отделенным большим пальцем, которые надеваются при ношении тэта.

АКУТАГАВА РЮНОСКЭ

БЕССМЕРТНЫЙ МУДРЕЦ

1

Неизвестно, к какому времени относится эта история. Среди странствующих балаганных актеров, ходивших с представлениями из одного городка в Северном Китае в другой, был некий Ли Сяоэр. Он давал представления мышиного театра. Все, что он имел при себе, — это мешочек для мышей, коробки с их сценическими костюмчиками и масками и нечто вроде небольшого домика с крышей, служившего переносной сценой.

В погожий день он останавливался на людном перекрестке и прежде всего ставил себе на плечи упомянутое подобие домика, а затем стучал в барабанчик и песней зазывал публику. Падкие до зрелищ горожане — и стар и млад,— услышав пение, редко проходили мимо него, не остановившись. Когда вокруг образовывалась людская изгородь, Ли вытаскивал из мешочка мышь, надевал на нее костюм или маску и выпускал на сцену, как и положено, через специальный выход — путь демонских врат. Мышь, видать уже привыкшая к своей роли, деловито семенила по сцене и, несколько раз чопорно вильнув блестящим, как шелковый шнурок, хвостиком, на несколько мгновений приподнималась на задние лапки. Из-под ситцевой одежки розовели подушечки передних лапок Мышь эта выполняла роль сэцзы — персонажа интермедий между актами предстоящей драмы.

Что же до публики, то если она составлялась преимущественно из детей, те с самого начала били в ладоши и изнывали от любопытства, взрослые же свой интерес демонстрировали не так охотно. Как правило, они безучастно покусывали трубки, вырывали волоски из носа и насмешливо разглядывали хлопочущих на сцене мышей-актеров. Но по мере развития сюжета, когда через путь демонских врат на сцену друг за другом выползали героиня чжэндань в костюме из парчовых лоскутков, злодей — цзин — в черной маске, которые подпрыгивали и кружились в прихотливой пантомиме под пение и реплики Ли, публике, похоже, становилось уже невмочь разыгрывать равнодушие и из окружающей толпы начинали раздаваться одобрительные возгласы: “Санцзыда!” — вот это здорово! Тогда и Ли Сяоэр, все более воодушевляясь, истово колотил в барабан, ловко управляя своими мышами.

Ну, а когда он переходил к центральной части представления, провозглашая: “В Черной реке утонула горечь Минской принцессы Цинчжун, часто видит сокровенные сны одинокий гусь осенью в Ханьском дворце”, то на выставленном перед сценой подносе сама собой вырастала горка монет...