Японская новелла

— Признаться, я не думал, что ты так рано умрешь, — сказал мне S., обмахиваясь веером. По тону его чувствовалось, что он жалеет меня, но не хочет этого показать. — Мне казалось, ты будешь жить долго.

— Правда?

— Конечно. Мы все так думали. Постой-ка, ты ведь на пять лет моложе меня. Та-ак... — S. принялся загибать пальцы. — Выходит, тебе было всего тридцать четыре года? Умереть в таком возрасте... — добавил S. и неожиданно умолк.

Не могу сказать, чтобы я особенно горевал о своей кончине, но отчего-то мне стало неловко перед S.

— Видно, и работа твоя осталась незавершенной, — с сочувствием продолжал S.

— Да, я как раз начал писать большую повесть.

— А как твоя супруга?

— Здорова. И ребенок последнее время не хворает.

— Ну, это самое главное. Не знаю, когда суждено умереть мне, но...

Я быстро взглянул на S. Чувствовалось, он рад тому, что умер я, а не он. Судя по всему, S. понял, что я прочел его мысли, и, скроив неприятную мину, замолчал.

Какое-то время мы шли молча. Заслоняясь веером от солнца, S. остановился перед большой продуктовой лавкой.

— Извини, мне сюда, — сказал он.

В глубине полутемной лавки стояло несколько горшков с белыми хризантемами. Я вдруг вспомнил, что семье S. принадлежит филиал магазина “Аокидо”.

— Разве ты живешь с отцом?

— Да, с недавних пор.

— Ну пока.

Распрощавшись с S., я свернул на боковую улочку. В витрине углового магазина был выставлен орган. Боковая стенка у него была снята, чтобы можно было видеть, как он устроен. Внутри органа помещалось несколько вертикально установленных трубок из стеблей молодого бамбука. “В самом деле, — подумал я, — бамбук вполне годится для этих целей”. Потом я неожиданно очутился перед воротами своего дома.

Старая калитка и потемневшая ограда казались такими же, как всегда. Даже сакура, выглядывавшая из-за ограды, была в точности такой, какой я ее видел вчера. Но на воротах висела табличка с фамилией нового хозяина: Кусибэ. Взглянув на эту табличку, я впервые осознал, что меня больше нет на свете. Однако это не помешало мне войти в ворота и подняться в дом.

Жена сидела на галерее перед столовой и мастерила игрушечные доспехи. Пол рядом с ней был усыпан обрезками покоробившейся бамбуковой коры, однако на коленях у нее лежала лишь нательная часть панциря да одно кусадзури.

— Где малыш? — спросил я, усаживаясь.

— Вчера я отправила его с теткой и бабушкой в Кугэнуму.

— А дедушка?

— Он пошел в банк.

— Значит, дома никого нет?

— Только я и Сидзуя.

Не поднимая головы от работы, жена прокалывала иглой бамбуковую кору, но по ее голосу я почувствовал, что она говорит неправду.

— Но на воротах висит табличка с фамилией какого-то Кусибэ! — воскликнул я, повысив голос.

Жена испуганно посмотрела на меня, и в глазах у нее появилось растерянное выражение, как всегда, когда я принимался ее бранить.

— Висит или нет?

— Да.

— Значит, этот тип тоже находится в доме? Жена смущенно вертела в руках свое рукоделие.

— Не думай, я не возражаю. Меня все равно уже нет в живых, — проговорил я, отчасти пытаясь убедить в этом самого себя, — а ты еще молодая женщина. Так что я тебя не виню. Главное, чтобы он был порядочным человеком.

Жена снова посмотрела на меня, и я понял по ее виду, что случилось непоправимое. От лица у меня отхлынула кровь.

— Это не так?

— Да нет, я не могу назвать его плохим человеком...

Однако я почувствовал, что жена не слишком жалует этого Кусибэ. Зачем же она вышла за него замуж? Я готов был простить ей измену, но мне было нестерпимо слушать, как она пытается оправдать в моих глазах этого негодяя.

— Неужели ты сможешь заставить нашего ребенка называть этого типа отцом?!

— Зачем ты так?

— Не смей его защищать!

Еще до того как я на нее закричал, жена закрыла лицо рукавом, и я увидел, как у нее вздрагивают плечи.

— Какая же ты дура! С тобой даже умереть спокойно нельзя!

Вне себя от гнева, я бросился в свой кабинет, даже не оглянувшись на жену. Там над притолокой висел пожарный багор с рукояткой, выкрашенной черным и красным лаком. У кого-то я уже видел точно такой багор... Пытаясь вспомнить, у кого именно, я очутился вдруг уже не в кабинете, а на дорожке, идущей вдоль живой изгороди.

Начинало смеркаться. Посыпанная шлаком тропинка была мокрой то ли от дождя, то ли от росы. Все еще не остыв от гнева, я шел широким шагом, но живая изгородь не кончалась.

И тут я проснулся. Жена и ребенок по-прежнему безмятежно спали. Небо за окном уже стало светлеть, и откуда-то с дальних деревьев доносилось щемящее пение цикад. Я попытался снова заснуть, опасаясь, что иначе назавтра (вернее, уже сегодня) встану с тяжелой головой. Но уснуть мне не удавалось, и я во всех подробностях вспомнил свой давешний сон.

В этом сне, как ни грустно, жене моей досталась неблагодарная роль. Что касается S., то, пожалуй, в жизни он такой же, каким мне привиделся. А я... По отношению к жене я проявил себя самым настоящим эгоистом Если у меня такой же характер, как у моего двойника из сновидения, то я попросту чудовищный эгоист. Оснований же считать, что я не похож на своего двойника, у меня нет.